Адмирал Вселенной - [21]

Закончив лекцию, он пошел искать Долганова. По дороге встретил Алатырцева. Улыбнулись, пожали друг другу руки.

— Агитполеты запороли, — сказал Алатырцев. — Пойду катать трудящихся.

— Меня бы прокатил.

— Сережа, ты знаешь, в любое время, но не сейчас. Я тебя прокачу между башнями мельницы Вайнштейна. Хочешь?

— Конечно, хочу.

— Ну, привет тебе. Повнимательнее там.

У воды толпились смельчаки, согласные лететь. Рядом с одним смельчаком рыдала женщина.

— С хорошей-то жизни не полетишь, — сказал Алатырцев, проходя мимо женщины, и подмигнул мужчинам. Те понимающе захохотали.

Долганов сказал Сергею:

— Искали тебя.

— Родители зажали.

— Может, они и правы.

— А может, и нет. Вот у меня книги, нельзя ли их оставить где-нибудь у вас? Я буду брать по одной. Одну легче прятать.

— Что за подпольная литература?

— Авиационная. Мать ругается.

— Приходи ко мне, занимайся у меня. Пользуйся моей библиотечкой. Кстати, что у тебя за книги? На немецком? Пусть немцы и читают.

— А у вас есть что-нибудь по проектированию планера?

— Найдем. Уж не собираешься ли проектировать?

— Нет. Я так, — пробормотал Сергей. Он понимал, как бы глупо выглядел, если б сказал: «Да, делаю планер». Долганов — человек добрый, но пустозвонства не потерпит. А Сергей очень дорожил его расположением.

Мария Николаевна была счастлива, когда слышала, как ее муж и сын говорили по-немецки. У Сергея оказались редкие способности и интерес к языкам. Как он продвинулся за каких-то две недели! А ведь раньше считал язык скучнейшим предметом.

Баланин сказал Марии Николаевне:

— Кажется, парень взялся за ум. Увлечение языком гораздо похвальнее увлечения всякими хождениями на руках, «ласточками» и самолетами.

По библиотечному каталогу он выписал названия книг, которые каким-то боком примыкали к планерам и парящему полету. И все свободное время проводил в читальне. Начал он с книги Делоне «Устройство дешевого и легкого планера и способы летания на нем». Но попутно занимался и немецкими книгами, так как их чтение шло на пользу: «Полет и наука», «Учение о полетах», «Метеорологическое образование летчика», «Результаты аэродинамической опытной установки в Геттингене». Все это нужно. И если не сейчас, то завтра.

Пока он не думал о собственном планере, точнее, делал вид, что не думает: он накапливал знания, на основе которых можно было бы потом мыслить самостоятельно. Он надеялся приобрести «легкость», идущую от избытка сил, и «накачивал мускулы». Ему не хотелось тяжкого пота самоучки, изобретающего самовар.

Он составил список книг на немецком языке, с которыми познакомился, — получилось двадцать шесть названий, и отнес в ОАВУК, думая отловить вездесущего Фаерштейна. Но Фаерштейна не было. Тогда он отправился в публичную библиотеку. И однажды легко набросал общий вид планера в трех проекциях и приступил к аэродинамическому расчету, чтобы узнать, какие силы будут действовать на крыло и хвостовое оперение, и на основании величины найденных сил уже помудрить над конструктивным воплощением элементов планера, способных выдержать эти нагрузки.

Работа над проектом не мешала, а помогала чтению оставшихся немецких книг: он чувствовал, что чтение иностранного текста необыкновенно облегчается знанием предмета, о котором идет речь.

Прошел мимо консерватории и кирки, башня которой казалась в каком-то созвучии с башенкой углового дома на улице Островидова. Поэтому этот дом привлекал внимание еще издали. Сложен он был до основания второго этажа из грубого камня. Полукруглые пилястры зачем-то подперты головами бородатых стариков. Над арочными окнами тоже физиономии, только поменьше. И вдруг знакомые львиные морды в коронах, над ними старинные фонари. Такие же морды на особняке ОАВУК и на доме, который по пути в гидроотряд. Больше их нигде нет.

«Может, они приносят счастье?» — подумал он и поднял голову. Это был дом 66, здесь жила Ляля Винцентини.

Толкнул дверь с чугунными завитушками и матовыми стеклами, поглядел на лепные потолки, двинулся по лестнице.

Есть счастливые родители, которые умеют сохранить дружбу и доверие даже взрослых детей. Но тут, пожалуй, дело не в счастье. Может, здесь важно уважение к любому человеку? Может, важно не только с увлечением говорить о себе, но проявлять искренний интерес и к собеседнику? А может, тут терпимость и некоторое благодушие? А может, все это и плюс еще многое другое?

Таковы были родители Ляли и ее брата, одноклассника Юры. Они позволяли своим детям «все», и дети также знали о своих родителях «все». Все, что им не рано знать. Такая позиция свободы давала полную информацию о детях, и это помогало какой-то юмористической репликой повернуть нежелательное событие в нужную сторону. Но ни в коем случае не мораль — просто шутка. Рассмешить — значит победить.

Лялиного отца, инженера-путейца, даже собственные дети за глаза называли Максом. Макс иногда участвовал в детских проделках, и это могло бы показаться кривлянием, если б не его искренность. Он не подлаживался под детей, не снисходил до них, а ему в самом деле было интересно их общество и их проделки. Он как будто не взрослел. Он чаще бывал серьезен, но никто из детей не видел его снисходительным к их слабостям. Немножко снисходительности — и дети увидят ее, ниточка порвется, начнется непонимание, начнутся «отцы и дети».