Адмирал Лазарев - [32]

Учитывая то, что изложено им в примечании к этой дате, не может быть никакого разумного сомнения в том, что командир видел перед собой континент, покрытый льдом и возвышающийся складками, одна за другой на большое расстояние, и было нельзя не осознать, что лед сам по себе не может принимать такую форму или достигать такой толщины, будучи на плаву. Нет лучшего описания, чем данное им, которое можно было применить для описания сотен миль этого пространства антарктического материка, каким мы теперь его знаем»^{119}.

В следующий раз экспедиция приблизилась на расстояние около 70 миль к Антарктиде 13–14 февраля 1820 года. Антарктическое лето заканчивалось. 14 февраля Беллинсгаузен делает такую запись в своей тетради: «Ветер все более и более усиливался с туманом и мокрым снегом. <…> Весь такелаж[29], паруса и самые шлюпы обледенели, мы не успевали очищать снег с бегучих веревок и с палубы. При таком сильном ветре, густом тумане и снеге весьма опасно было находиться среди ледяных островов»^{120}.

Шлюпы оказались в местах, где сильный переменный ветер, налетавший одновременно и с запада, и с востока, гнал громадные волны, создавая сильнейшую боковую качку, вредную для судов и грозящую их сваливанию набок. Кроме того, на поверхности моря появился молодой лед. Все это затрудняло маневрирование, изматывало людей. Оставаться далее в этих краях становилось крайне небезопасно. Да и запас дров подходил к концу. Корабли экспедиции повернули на север, направляясь к месту следующей стоянки в Порт-Джексон.

Всего же в течение летних антарктических месяцев с декабря-января по март 1820 года экспедиция находилась во льдах 58 дней. Как видим, Беллинсгаузен неуклонно следовал инструкции морского министра, которая предписывала, что он «употребит всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколько можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставит сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях»^{121}.

При этом на кораблях экспедиции постоянно велись записи различных параметров состояния окружающей среды и наблюдения животного мира. Тем самым русские мореплаватели настойчиво стремились подкрепить свои изыскания научно обоснованными данными для придания полученным результатам наибольшей фундаментальности и достоверности.

Буря

В начале марта 1820 года, в связи с неблагоприятной погодой и необходимостью запастись свежей провизией и дровами, а также дать отдых личному составу, Беллинсгаузен решил покинуть южные широты и направиться в Порт-Джексон, природную бухту Сиднея, для длительной стоянки. Корабли по договоренности разлучились, чтобы встретиться уже в порту.

Мичман Новосильский пишет об этом так: «4 марта. Сегодня капитан наш ездил на шлюп «Восток». Начальник экспедиции объявил ему, что он намерен, не заходя к островам Аукландским, идти прямо в Новую Голландию[30], в Порт-Джексон. Для большего же обозрения южного моря в том месте, где мы пересечем путь Кука, шлюпы должны разлучиться: «Мирному» идти 2 1/2 или 3°южнее пути капитана Фюрно, и в долготе 135°восточной войти в широту 49°39′, чтобы искать на этой параллели Компанейского острова, потом, осмотрев пространство моря от этого острова до южной оконечности Вандименовой земли, идти в Порт-Джексон. Шлюпу «Восток» назначался путь на 2 1/2 или 3°севернее пути капитана Кука, таким образом оба шлюпа обойдут пространство моря по долготе на 55°и по широте на 8°, которое не было еще обозреваемо ни одним мореплавателем»^{122}.

Следует отметить, что до того момента, несмотря на частые туманы и пасмурность, а также на то, что шлюп «Восток» шел несравненно лучше «Мирного», корабли не разлучались — ни по неосторожности, ни по каким другим непредвиденным случаям.

Итак, шлюпы отправились в Порт-Джексон разными маршрутами («Мирный» более северным курсом). Разделение состоялось 5 марта 1820 года. А через пару дней в этой части Южного полушария, где на бескрайних просторах встречаются стихии двух океанов — Тихого и Индийского, командам обоих шлюпов предстояло встретиться один на один с такими ураганами и штормами, каких они еще не видывали; ветер рвал паруса, огромной высоты волны швыряли шлюпы, как щепки, трещали мачты и корпуса кораблей.

Первым принял на себя удар стихии «Мирный».

Новосильский пишет: «7 марта… <…> поднялся сильнейший ветер от NW и во втором часу превратился в настоящий шторм. <…> До 10 марта продолжался крепчайший ветер, волны ходили громадные; когда с хребта их шлюп падал вниз, казалось, что мы находимся при подошве высочайшей водяной горы. К счастью, ледяные острова попадались реже. Так как шлюп «Восток» шел против нас тремя градусами южнее, то положение его во льдах было несравненно опаснее, и мы очень о нем беспокоились. <…>

16 марта с утра северный ветер крепчал, и к полудню превратился в жестокий ураган; палубу обдавало волнами. <…> Буря эта продолжалась до восьми часов вечера»^{123}.

Казалось бы, Михаил Петрович Лазарев, слывший бывалым моряком, мог пережить очередной в его странствиях шторм спокойнее, чем его юный спутник, однако же и он запомнил эти тревожные дни и ночи, когда вместе со своей командой из последних сил противостоял разбушевавшейся стихии. В своем рапорте Беллинсгаузену о раздельном плавании шлюпов Лазарев написал об урагане, через который им пришлось пройти, отметив при этом надежность своего судна: «7 марта. Около 2 часов дня шторм продолжался с ужасной свирепостью, и новый наш фок-стаксель