Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона - [57]

– Отец наш, – вмешался Адам. – Не слушай её! Что с бабы взять? Язык-то у неё без костей, вот и мелет всякий вздор. Мы вот тут нашего соблазнителя на шашлык порезали, поскольку неча нас по каждому пустяку соблазнять, поэтому и Тебя угостить хотим. У него мясо довольно вкусное! А поджаренное на огне – и того вкусней! Попробуй сам и тогда точно скажешь, что это хорошо! То есть, то, что сделал Твой сын – это хорошо!

Кто знает, Никита-ста, может быть, всё случилось именно так? Ведь ты же не можешь знать, как в действительности тогда было. Может, мой рассказ является более достоверным, чем повествование Хозарсифа, получившего второе имя – Моисей, что значит Спасённый? И человечество с тех самых времён растёт на поглощении шашлыка, к тому же попутно отыскивая свободные уши, чтобы во время трапезы научить ближнего жить правильно, даже безропотно правильно, потому что высказанное – есть истина!

– Что касается человека и человечества – это твоя особая специализация или просто ангел-любитель выдаёт на-гора ангельские сентенции, которые с ангельскими рядом не лежали, то бишь, настоящее «самоварное золото»? – сделал жёсткий вывод Никита. – А коли ты самолично возложил на себя корону музы-покровительницы писателей Эрато, особенно русских писателей, то рассказал бы мне, тёмному, про истоки жизни, глядишь, пригодится в писательстве моём. Иначе, зачем вообще меня было тащить по сгоревшим романам? Подозреваю, что сами авторы не очень-то были довольны сотворёнными опусами, иначе не предавали бы их огню. Скажи, много ли ты видел родителей, сжигавших детей своих или готовящих из младенцев сочный шашлык?

– Ох, Никита-ста, вострый ты наш, – поморщился Ангел, – я всего лишь прах Господень. Но если есть желание…

Ангел встал на краю островка. По странной прихоти природы, это место чем-то смахивало на кафедру. Да и одёжка у Ангела переменилась: длинная чёрная мантия с претензией на профессорскую и четырёхугольная шапочка с кисточкой – чем не нобелевский лауреат! И всё-таки слова начинающего «дровосека», приглашённого в гости, напомнили Ангелу то время, когда сказал о нём поэт:

Печальный Ангел, дух изгнанья

Летал над грешною землёй,

И лучших дней воспоминанья

Пред ним теснилися толпой;

Тех дней, когда в жилище Света

Блистал он, чистый херувим,

Когда бегущая комета

Улыбкой ласковой привета

Любила поменяться с ним.

Когда сквозь вечные туманы,

Познанья жадный, он следил

Кочующие караваны

В пространстве брошенных светил;

Когда он верил и любил,

Счастливый первенец Творенья!

Не знал ни злобы, ни сомненья,

И не грозил уму его

веков бесплодных ряд унылый…

И много, много… и всего

Припомнить не имел он силы![30]

А так ли тогда было? Ангел действительно уже стал забывать про то, что было, к чему нет возврата! Однако, один из таких вот юношей, принявшихся делиться с бумагой своими мыслями, точно описал ангельскую жизнь, хотя сам писарчук ни разу не бывал в тех местах невидимого Зазеркалья! Откуда же ему, простому и никчёмному человечишке было знать про ангельскую жизнь? Ведь сам Ангел никогда не делился воспоминаниями ни с кем из близких… Из близких? А есть ли они, близкие в этом мире?

И всё же человек, написавший без специального ангельского благословения эти строки, заслуживал поклонения. А, может быть, Ангел действительно на себя много взял, отобрав покровительство над писателями, поэтами и художниками у Эрато? Может, действительно и без него власть над писарчуками, тем более русскими, принадлежит не ему одному? Вероятно, это следовало бы проверить.

Но пока писатели поддаются дрессуре и послушно выполняют те кодовые предписания Писательского Закона, он не должен оставлять никого своим вниманием. А этот приглашённый в гости сам просится! Как же ему отказать в науке? Видать страсть к писательству – наиболее страшная и действенная частица искушения, чем даже какой-то там наркотик. От наркомании вылечить можно, а от писательства ещё никому сбежать не удавалось.

Что ж, если глина готова, чтобы из неё слепили амфору или кувшин, или просто горшок – лепить надо! С музой, покровительницей писателей, всегда можно договориться. Но нельзя упускать ни одной овцы, отбившейся от стада. Ведь чем раньше она к стадной жизни приучится, тем ближе путь к победе инфернальных сил.

Глаза Ангела, как у настоящего вдохновенного оратора, засверкали, а голос звучал твёрдо, как огранённый алмаз:

– С давних времён у человека одним из самых болезненных интересов было возвращение к минувшему: я как-то уже говорил, – sor lemahela haschar – возвратись певец к началу. К началу всегда возвращаться трудно, почти невозможно, если только не поставить для себя такой цели.

Откуда всё произошло? Кто такие люди по своей сути? Где та движущая сила, заправляющая миром? И уже только потом вставал вопрос: что будет? Здесь к месту вспомнить древнюю формулу всяческих гадателей и колдунов: что было? что будет? чем сердце успокоится? На первом месте, как видим, стоит вопрос «что было?»

Итак, что же было со всеми нами? Вернее сказать, со всеми вами, – Ангел сделал изящный поклон в сторону Никиты. – Одни пытались и кое-где до сих пор пытаются уверить, что человек-де произошёл от облезяны, то есть обезьяны. Только вот переходной момент между австралопитеком и неандертальцем так и не обнаружен, к сожалению. Тем более, что такие случаи в природе никогда и нигде больше не наблюдались. Любой вид земно-водного не может так вот запросто перейти в другой.