Ада Даллас - [31]

Краска хлынула мне в лицо. Я взглянул на Аду и увидел, что она лишь раздражена: ее злил не мой обман, а то, что я усложнил положение вещей. Я не ответил Сильвестру, и тогда она сказала, смеясь, наверное, в душе:

— Да ладно уж, признавайся.

— Я и правда не знаю, — сказал я. — Мы виделись раза два, но с ней бывали все, кто приходил в этот кабак. Я вовсе не уверен, что ребенок мой.

— Так я и думал, — чуть кивнул Сильвестр.

Теперь он считал уже лишним тратить время на ссору со мной. Кто я? Дурак — рядовой, совершивший ошибку, и генералу предстояло ее исправить. Теперь он думал, как ее исправить.

— А не могли бы мы пригласить в свидетели тех, что тоже встречались с ней? — Я чуть осмелел: главный удар был позади.

— Это не поможет, — Было ясно, что такая мысль уже приходила ему в голову. — Их показания будут означать признание твоей вины, а для избирателей не имеет значения, сколько лиц там участвовало. Тебя бы все равно заклеймили позором.

— А как насчет ребят из округа? Не могли бы они, невзирая ни на что, приложить руку к подсчету голосов?

— Не знаю, боюсь, теперь это не так просто. Я проверю. Сомневаюсь, можем ли мы в данной ситуации полностью положиться на шерифов.

Он поднял телефонную трубку и заказал несколько разговоров. Первым дали Билла Бернса. Сильвестр поздоровался, поговорил о том о сем и наконец приступил к делу. Он держал трубку так, чтобы мы слышали голос Бернса.

— Я скажу тебе, Сильвестр, как обстоят у нас дела. Ты же знаешь, что в нашем округе много сельских жителей, а что они собой представляют, тебе известно. Они сейчас настроены против Томми, он должен объяснить им, что все это вранье. Что же касается меня лично, то мне на это наплевать. При подсчете я, конечно, могу сшельмовать, но не ради Томми, поскольку против него все. Если я это сделаю, то ополчатся и против меня. Постарайся уладить это дело, и все будет в порядке. Докажи, что это ложь, и выборы пройдут как надо.

— Ладно, Билл, раз ты говоришь, значит, так и есть. — Сильвестр знал, когда нужно расточать сладкие речи, когда приставить нож к горлу, а когда и просто закончить разговор. — Мы еще позвоним тебе. — Он положил трубку и повернулся к нам: — Слышали? То же самое нас ждет везде.

Он проверил. Лишь в пяти или шести округах ребята сказали: «Плевать, справимся». Но этого было недостаточно.

— Понятно? — спросил Сильвестр, закончив последний разговор. Он посмотрел на часы: — И в довершение всего через несколько минут наш аристократ выступает по телевидению.

Он включил телевизор. Минут пять ожидания, затем раздалась музыка, сопровождающая предвыборную кампанию Ленуара, а потом на экране появились он и его жена. Назовет ли он меня совратителем и развратником, как это сделали бы двадцать лет назад? По-видимому, нет. Ленуары с минуту сидели, держась за руки и говоря друг другу комплименты. Преданная пара. Такие верные. Такие домашние.

— Эта сука, ох, эта сука… — раздался шепот Ады.

Они не назвали меня, но высказались так, что я сразу заерзал в своем кресле и испытал острое желание провалиться сквозь землю.

Ленуар рассказал о девушке, о поданном ею заявлении в суд, но меня по имени не назвал.

— Не будем судить нашего приятеля слишком строго, — журчал он, — хотя бы из жалости к несчастной девушке.

Вроде выборов 1956 года в демократической партии, когда было сказано, что неудобно вести разговоры о плохом состоянии здоровья Эйзенхауэра, или выступления Никсона, который заявил, что не собирается обсуждать бракоразводный процесс Стивенсона.

Затем Ленуар и его жена поговорили еще немного, и он сказал:

— Я знаю, что могу положиться на тебя.

На что она ответила:

— А я, дорогой, знаю, что могу положиться на тебя.

Он обнял ее, а камера приблизилась, дала их — истинных аристократов, мистера и миссис Америка — крупным планом.

— Эта женщина, — начала Ада, — эта женщина…

Она не закончила фразы, и я понял, что у нее нет слов выразить свою ненависть к той, чьи фотографии пятнадцать, нет, целых двадцать лет печатались в разделе великосветской хроники «Таймс-Пикэн» и кто нанес ей такое оскорбление. Ни одному мужчине не суждено узнать, как может женщина ненавидеть женщину.

— Ладно, — вмешался Сильвестр, — именно с этим нам и предстоит бороться. Пока мы не можем обратиться в суд с заявлением о привлечении газет к ответственности за клевету, потому что тот материал, который они до сих пор использовали против нас, приводится с чужих слов. Попробуем предъявить обвинение в клевете девице, а заодно и Ленуару, хотя у нас нет достаточных оснований, а потом уж и газетам и всем прочим, как только они выступят от себя, что они, разумеется, не преминут сделать. И этого еще не достаточно. Нам нужно нанести ответный удар. Мы должны так подорвать их репутацию, чтобы окончательно уничтожить их всех.

— Каким же это образом? — спросил я. — Как?

— Нужно подумать. Разумеется, у меня есть запасной план на случай аварии. Я могу обвинить Билла Ли не только в клевете, но и в мошенничестве с налогом. Но и этого недостаточно. Обвинение надо предъявить самому Ленуару. А против него у нас ничего нет. Я уже давно держу его под контролем. — Он опять ожег меня взглядом: — А ты дал им повод, причем такой, какой не используешь против них.