Ачи и другие рассказы - [21]

Первым собирателем русских народных былин был англичанин Ричард Джемс, оксфордский бакалавр, священник при английском посольстве в России, на пути в Англию задержанный кораблекрушением возле Архангельска. В рукопись его, начинающуюся с 1619 года, вошли одни былины московские. Только в начале следующего XVIII века, Киршею Даниловым[8] были записаны и наиболее известные былины киевские и новгородские, которые, таким образом, по рукописному своему возрасту на сто лет моложе московских. В печати же рукопись Кирши Данилова, под названием «Древния Российския Стихотворения» появилась впервые в 1804 году. Кроме этого, до второй четверти прошлого столетия былины, а именно московские, печатались, также с рукописей, лишь в песенниках Чулкова (1770–1776), Попова (1792), Макарова (1803) и др. Но с этого времени начинается прилежное записывание былин с уст народа несколькими ревностными собирателями народной старины, преимущественно П. В. Киреевским (10 томов «Песен», изд. 1860–1874 гг.), П. Рыбниковым (4 тома «Песен», изд. 1861–1874 гг.) и А. Ф. Гильфердингом (1 том «Онежских былин» в 1336 страниц убористой печати, изд. 1873 г.).

«Хотя былины поются в настоящее время и „каликами“, певцами по ремеслу, специальность которых „духовные стихи“, говорит В. Авенариус в своем „Введении к былинам“, „но настоящими носителями и рачителями неродного эпоса являются „сказители“, не промышляющие своим пением, а занимающиеся им, как истинные художники, из любви к искусству. Они, обыкновенно зажиточные крестьяне“ 1. По меткому замечанию другого собирателя былин, Гильфердинга, „былины, по-видимому, укладываются только в таких головах, которые соединяют природный ум с порядочностью, необходимою и для практического успеха в жизни“ 19. Кроме крестьян, „хорошие рапсоды“[9] встречаются и между некоторыми перехожими ремесленниками, именно, между занимающимися портняжным и сапожным ремеслами» 1.

Эта точка зрения разделяется и В. Миллером, который, впрочем, неоднократно противоречит самому себе. «У нас подобного (профессионального) обучения не было», указывает он в одном месте: «Если мы видим, что былины передаются от деда к сыну и внуку, то это передача не школьная, не основанная на внимательном специальном изучении, а лишь механическое усвоение при случае, насколько хватает памяти и усердия. При такой случайности в традиции, обусловленной отсутствием профессиональных певцов, можно еще удивляться, что и в современном своем виде наши былины сохранили так много старины в именах, древних бытовых чертах и во всем складе и ладе» 2. В другом месте, однако, он приходит к обратному заключению: «Совершенно естественно мы приходим к мысли, что у нас, как у большинства народов, имеющих эпические сказания, были профессиональные их хранители, обрабатывавшие их, исполнявшие их в народе и передававшие их в своей среде новым поколениям профессиональных певцов» 2. «На участие профессиональных петарей указывают традиционный прибаутки, которые мы нередко находим либо перед началом, либо после конца былины… Я предположил, что такими певцами были, главным образом, древнерусские скоморохи» 2. П. Рыбников находит компромисс, указывая, что «главные хранители былин в Заонежье и на Пудожском побережье сказители, а в Каргопольской стороне — калики. Сказители поют по охоте, по любви к искусству, а калики по ремеслу» 3.

Можно считать установленным, что «хранителями этого чудного наследия старины являются исключительно крестьяне; высшие классы уже в XVIII в. порвали свою связь с народным эпосом и утратили к нему живой интерес» 3. Особенно замечательно, что «зовут их слепцами, хотя бы они были совершенно зрячие: явное указание, что это остаток древних слепых Калик Перехожих 8, равно как и то, что лишь самая незначительная часть певцов грамотна» 1. Это обстоятельство, особенно в связи с тем, что былины нигде не записывались, не могло, конечно, содействовать сохранению былин в чистом виде. Хотя «исполнитель не должен был вовсе стремиться к оригинальности, а, напротив, должен был ставить традиционность, как одно из непременных условий своего замысла» 4 и, хотя «крестьяне были только хранителями старины в былевой поэзии, но не развивали ее новыми сюжетами» 2 — все же «народная поэзия оттого неустойчива, что иною не могла удержать ее человеческая память, иною не могло сохранить ее и лелеять дальше сознание безкнижного и бесписьменного народа» 4. Поэтому, вполне естественно, что «при передаче подобного произведения многое в нем переделывалось и изменялось, многое применялось к известным условиям быта; но оно становилось известно всем, и, передаваясь из поколения в поколение, переживало века» 5.

Подобного же мнения придерживается и А. Пыпин. «Ни древность былин, ни древность богатырей не подлежит сомнению. Другой вопрос, в каком виде эта древность дошла до нашего времени. Она, без сомнения, в течение веков сильно подновлена по форме и содержанию эпоса, по самим характерам и историям богатырей, — но в том и другом должна была уцелеть на дне древняя основа, послужившая для дальнейших наслоений и видоизменений, — эти последние нередко до сих пор очевидны для наблюдения» 12. Или в другом месте: «Внешние судьбы народной поэзии, изгнание ея из книги, отсутствие записей, имели то следствие, что в настоящее время мы имеем перед собой только сравнительно позднюю форму народно-поэтического предания, — а именно, хотя в современной песне уцелели нередко отголоски весьма далекой древности, но, с другой стороны, мы не имеем и того, что знал еще, напр., XVIII век… На народной песне отразились разнообразные влияния, более или менее глубоко, или поверхностно касавшиеся целой судьбы народа — внешние и внутренние политические события, изменения хозяйственного быта, народно-бытовое действие церкви, школы и книжности, международные встречи и т. д.» 12.