«Абвер» ищет связь - [5]

Что-то вспомнив, следователь встал, щелкнул выключателем, и, словно забыв о вахтере, углубился в чтение...

— Так, так, любопытно...

Следователь оторвался от бумаг и встретился взглядом с большими холодными глазами вахтера.

— Скажите, Морковин, вы всегда экономите спички?

— С крестьянства. Отец врежет по шее: «Вишь, у меня горит, запали. Спички денег стоят».

— У вас с отцом было крепкое хозяйство?

— Како хозяйство, почитай из бедняков. Едва до нового урожая дотягивали, а когда и голодать случалось.

— Голод впрямь научит экономить и на спичках... Так, говорите, с тех пор у вас эта привычка?

— С того самого, царского время.

— А за сколько минут вы обход совершаете?

— Какой обход?

— Вы же по нескольку раз за смену обходили здание.

— Известное дело, охрана.

— Так за сколько?

— У меня часов-то сроду не было... Поди так две четверти часа.

— Тридцать минут... А самокрутку вы курите... — следователь посмотрел на часы, — девять минут. В день пожара, в начале первого, вы зашли в курилку, «запалили» у кочегара Богомолова и отправились в обход... Минут через десять папироса догорела, и вы бросили окурок. Припомните-ка, в каком месте?

— Чего, в каком месте?

Следователь заметил, как резко напряглись скулы на узком худощавом лице вахтера, а руки нервно затеребили край пиджака.

— В каком месте вы бросили окурок, Морковин?

— Да нешто я упомню.

— Вы упомните... Обычно вы сразу поднимаетесь на третий этаж по ближнему трапу, проходите по нему до дальнего трапа и спускаетесь на второй этаж. Так?

— Кажись, так...

— Ну, так где бросили окурок?

— Выходит, на третьем и бросил...

— Выходит... Но третий этаж был засыпан стружками и строительным мусором...

— Нешто я не понимаю. Загасил я его, ногой затоптал.

— И опять неточность. Вы никогда не затаптываете папиросу, а гасите ее, как и сейчас загасили, поплевав на ладонь.

— В деревне, каки сапоги, больше босиком, потому и привык о ладонь.

— И последний вопрос. Ваш сосед видел, как вы субботним утром, часа в четыре подошли к строительству и скрылись за забором. Зачем вам понадобилось идти туда в такую рань?

— Врет он, сосед-то, с другим спутал.

— Жена тоже заметила вашу раннюю отлучку...

— Так то... должно по надобности.

— По надобности за двести метров от дома, да еще через дыру в заборе?.. Не сходятся у вас концы с концами.

Худощавая фигура вахтера сжалась, руки больше не теребили пиджак, а лежали на коленях, и по ним пробегала мелкая дрожь.

— Я завтрева приду, гражданин следователь. Дома, может, чего припомню.

— Домой вам, Морковин, идти поздновато. Засиделись мы — далеко за полночь. Вас сейчас проводят в специальное помещение...

— В камеру, что ли?

— Вы, гражданин Морковин, задерживаетесь по подозрению в поджоге трикотажной фабрики. И мой вам совет обдумать до завтра ваши показания. Чистосердечное признание всегда облегчает совесть, а иногда и участь.

Зимним днем 1939 года на Ипподромском базаре[1] встретились два давних сотоварища. Не виделись они несколько лет, с тех пор, как судьба раскидала по разным исправительно-трудовым колониям. Один, среднего роста крепыш, с круглой головой на короткой шее, известный в преступном мире под кличкой «Горло», а по паспорту Сергей Тимофеевич Паршин, 54 лет. Другой, помоложе — высок, худощав, с лихим чубом из-под шапки, с маленьким, будто срезанным подбородком и острым кадыком. На лагерном жаргоне он именовался «Большим», а в обычной жизни — Иваном Кондратьевичем Шахматовым.

Как водилось между старыми собутыльниками, завернули они на радостях в ближайшую закусочную. Выпили по первой, второй... Иван Кондратьевич слегка забеспокоился, когда появилась на прилавке третья сотка, и грустно похлопал себя по карману: «Не при деньгах». Паршин тут же успокоил, расстегнул пиджак, убедительно потряс толстой пачкой красненьких тридцаток...

С тех пор они виделись часто. На выпивку Паршин денег не жалел, кроме того, и взаймы давал, и не торопил с отдачей: «Будут, сочтемся — не велики деньги, я в день четыре-пять сотен навара завсегда имею». Шахматов только вздыхал — ему, скромному вахтеру Трикотажстроя, за такие деньги нужно месяц работать.

— Да я тоже сторожем состою при Облжилснабе, чтобы милиция не цеплялась. А так шмутки покупаем-продаем, когда и на ипподроме повезет, а то какого дурака в картишки можно почистить... На жизнь хватает, не жалуюсь.

По пьянке «Горло» всегда расписывал красивую жизнь, а у «Большого» от зависти глаза разгорались жадным блеском. За зиму его долги «по мелочи» перевалили за тысячу рублей. Попробовал несколько раз «ободрать» друга в карты — еще больше задолжал. Сыграл на скачках — опять «пролетел».

— Невезуха у тебя кругом, — посочувствовал как-то Паршин. — Задолжал ты мне порядком, и живешь как обычный совслужаший.

— И сам не знаю, как выпутаться, научил бы...

— Думал над судьбой твоей, да не пригоден ты к нашему делу — торговец из тебя плевый, в картишки — ловкость рук нужна. Есть у меня одно денежное дельце, да не знаю, возьмешься ли?

— Говори, чего темнишь.

— А ну, как заложишь? И пришить тебя не успею, самого к стенке поставят.

— Мы же с тобой вместе срок отбывали, поди знаешь меня.