Абсолютное бессмертие - [3]

— Вы повторяетесь. Подобный вопрос уже звучал.

— Но вы на него не ответили.

Женщина повернула голову, удостоив мужчину взглядом.

— Я — Нитокрис. Пожирательница младенцев. Геката, как меня называли в Элладе — богиня смерти. Таких, как я, больше нет.

— Почему вы в этом так уверены?

— Потому что на этой Земле нет других абсолютно бессмертных существ, — жестко сказала женщина.

— Абсолютно? — переспросил Ван Хельсинг, словно не веря, что правильно ее понял.

— Меня не берут ни болезни, ни голода, ни изменения температуры, — глухо сказала она, глядя на поднимавшееся над городом солнце. — Я не знаю способа, каким меня можно было бы убить. А смерти от старости я жду уже много тысячелетий.

— Жизнь — это не так уж плохо, — подумав, произнес профессор.

— Поверьте, она тоже надоедает, — невесело усмехнулась Нитокрис.

Ван Хельсинг долго молчал.

— Мне вас жаль, — наконец тихо сказал он.

Ожерелье глухо звякнуло, соскользнув с шеи ей в руку. Нитокрис, взъерошив волосы рукой, улыбнулась своему отражению. Когда ей последний раз целовали руки на прощание? Она была, наверное, единственным существом на Земле, которое могло сказать «тысячи лет назад» и при этом не соврать. Мелочь, конечно, учитывая ее образ жизни. Вдвойне мелочь — учитывая ее продолжительность жизни. Втройне мелочь — учитывая, что это был всего лишь человек.

Но это было чертовски приятно.

И это подкупало.

Нитокрис тихо рассмеялась, поймав себя на мысли о том, что у этого потомка слегка чокнутого и чуточку рассеянного голландского врача, вздумавшего истребить Дракулу, есть реальные шансы получить слепок с ее челюсти.

3

— Обратите внимание… — Преподаватель сладко зевнул в кулак, переложив скальпель в левую руку, и продолжал: — …на характер повреждений… Видите, ткани разорваны… — еще один отчаянный зевок, — в нескольких местах…

Студенты из тех, кто был покрепче и посвежее лицом, что выгодно выделяло их среди зеленевших в отдалении сокурсников, переглянулись. Преподаватель явно страдал от недосыпа.

— У вас вопросы? — обратил внимание на обмен взглядами профессор.

— Не по теме, — замялся один из студентов. По рядам прокатился негромкий смех.

— Вы еще можете смеяться, — отметил преподаватель. — Значит, для вас не все потеряно, господа, ибо наша специальность требует крепких нервов… Что хоть за вопрос-то?

— Личный, — выдавила одна из бледно-зеленых, но не утративших интереса к происходящему студенток.

Тихий смех перешел в сдавленное ржание.

— Задавайте, — усмехнулся преподаватель, отложив скальпель. — И попытайтесь меня удивить. Все равно меня вы уже не слушаете.

— Профессор Ван Хельсинг, вы этой ночью спали? — пискнула вконец засмущавшаяся студентка, которая, видимо, никак не могла определиться, какой цвет подходил ее лицу больше — зеленый или пунцовый.

Ржание класса меркло в сравнении с тем, как хохотнул преподаватель:

— Нет, мисс Локвуд — вампиров ловил!

Судя по тому, что рассмеялись даже зеленолицые, лекция была благополучно сорвана. В последнее время, благодаря усилиям киноиндустрии, фамилия преподавателя была основой для анекдотов как среди студентов, так и среди профессоров.

— И не смотрите на меня с таким подозрением, — погрозил ученикам скальпелем Ван Хельсинг. — В конце концов, у меня тоже есть личная жизнь, господа студенты… Итак, мы остановились на характере повреждений…

— Э… профессор?.. Профессор! ПРОФЕССОР!!

Ван Хельсинг, всхрапнув, принял более сидячее положение, нежели секунду раньше, и, поморгав, воззрился на рискнувшего потревожить его сон лаборанта. Взгляд не обещал ничего хорошего: у профессора было «окно» — свободная от уроков пара, а нарушение полуторачасовой заслуженной дремы в среде учителей воспринималось как святотатство.

— Что? — угрожающе спросил Ван Хельсинг.

— Там… — Несчастный студик начал заикаться, но, несколько раз вдохнув и выдохнув, продолжил: — Там… к вам… посетитель! — Судя по интонации, посетитель поразил лаборанта в самую душу.

— Я, кажется, догадался… — пробормотал профессор, сопоставив вытаращенные глаза студента с собственными мыслями. — Пусть войдет. И не вздумай ее втихаря крестить, знаю я тебя…

Лаборант, уже успевший осенить себя крестным знамением, бросил на преподавателя умоляющий взгляд и вышел из кабинета. Ван Хельсинг встал со своего места и, оправив костюм, обернулся к открывающейся двери.

Он привык встречать любую жизненную неожиданность лицом.

— Добрый день, — улыбнулась вошедшая, порадовав профессора зрелищем собственных стоматологических особенностей. Двуцветные глаза скользнули взглядом по табличке на столе и слегка расширились. — «А. Дж. Ван Хельсинг»… Неужели тоже Абрахам?

— Артур. Добрый день. Чем… заслужил ваш визит?

Судя по выражению лица профессора, Нитокрис удалось его удивить. Конечно, он надеялся на внимание, но…

…не ожидал.

— У меня к вам… предложение. — Женщина слитным, грациозным движением опустилась на стул. Собранные на затылке в хвост черные волосы спадали ей на спину, открывая тяжелые серьги, мерцавшие старинным золотом. Царица сегодня отдала предпочтение черному цвету — она вся была будто погружена в эту черноту, строгость которой только подчеркивал деловой костюм и топ с воротником под горло. Если бы не царственная осанка, если бы не гордый профиль и ясный взгляд, если бы не тусклое золото украшений, то можно было бы подумать, что она пришла с похорон.