Абсолютная власть - [21]

- Ну, я пойду. Меня мама ждет. И младший брат. Ему тринадцать лет. Она посмотрела на меня с таким видом, будто извинялась за то, что не может пригласить меня к себе.

- А поедемте ко мне! - неожиданно для себя бухнул я и похолодел. - У меня решительно никого нет. Я вас прекраснейшим вином угощу.

Она взглянула на меня, и в ее глазах я прочел: "Вы можете думать обо мне все, что угодно, но разве одного ужина в ресторане достаточно, чтобы улечься к вам в постель?" Мы очень долго смотрели друг на друга, и я старался, чтобы она не увидела в моих глазах ничего, кроме сожаления и извинений. Потом она повернулась и ушла.

Эпизод шестой. Террорист.

Через неделю мы встретились как ни в чем ни бывало. Она посмотрела на меня благожелательно и вежливо улыбнулась, я улыбнулся в ответ. Красивая девчонка, - подумал я равнодушно, выполняя формальности. Но... Не интересная. Она думает, я стану ухаживать за ней, домогаться ее благосклонности? И не подумаю! Она красивая, но холодная как статуя. У кого возникнет желание ухаживать за изваянием? Впрочем, очень даже может и возникнуть, допускаю. Но - не у меня. Она не интересна мне.

Обменявшись дежурными фразами, мы расстались. Я прошел в комнату для сеанса, а она опустила голову к бумагам.

Я вошел и растворился в воздухе. Я не видел ни рук, ни ног, ни туловища. Вот как? Невидимка? И хорошо! Помнится, в детстве я мечтал быть невидимкой. Я хотел подшучивать над товарищами, над учителями, и, стыдно сказать, незаметно воровать сладости из магазина. Теперь же мне ничего воровать не хотелось. Я огляделся. Убогая комнатенка. Топчан в углу, покрытый цветастыми тряпками, облупленный стол с отставшим пластиком, мутное зеркало над избитой чугунной раковиной с одиноким краном, из которого мерно капала вода, скрипучий табурет, вешалка с убогой одежонкой бедняка, облезлая деревянная тумбочка. Я сел на табурет и вздохнул. Между прочим, табурет не заскрипел, как я ожидал по его виду. В комнате было оконце с подъемной рамой. Я выглянул в него, увидел двор, завешенный сохнущим бельем, услышал пронзительный женский голос, распекавший какого-то пацана.

Не понимаю. Кто я? Невидимка. Но почему? Не для того же, чтобы воровать конфеты!

Послышались шаги, звякнул замок, дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек, очень коротко постриженный, с густой черной бородой, смуглый, с волосатой грудью, видневшейся в распахнутом вороте рубахи и волосатыми руками. Он повалился на топчан и застонал. Меня он, конечно же, не заметил. Я удивленно разглядывал его.

- Шайтан! - неожиданно сказал он и я вздрогнул. - Я давно уже готов к делу! Я хочу сделать дело, но мне не дают. Почему? - он судорожно схватил драную подушку и прижал ее к груди. В глазах его светились слезы. - Почему? Для чего меня берегут, как говорит Ахмет? Мои братья и сестры уже давно в раю, а я ... Я все еще здесь. Почему меня так наказали? Я тоже хочу в рай! Дайте мне взрывчатку, и я взорву сонмы неверных! Они все, все отправятся в ад! А я - в рай. Убивать неверных - благое дело, угодное аллаху. - Он закусил подушку, и одна из слезинок скатилась по щеке.

Я все понял. Это - террорист-смертник, готовый на террористический акт. Он плачет о том, что его время взорвать сотни ни в чем не повинных людей еще не пришло. Вот так так! Я ненавижу терроризм. Это для меня как Чубайс для коммунистов. И тут вдруг - вот один из них, передо мной! Несколько минут я собирался с мыслями, потом сурово сказал:

- Аслан! - и откуда у меня в голове взялось это имя?

Он вздрогнул, принялся озираться.

- Не смотри по сторонам. Ты не увидишь меня.

- Кто ты? - прохрипел он испуганно. - Шайтан?

- Нет.

- Аллах?! - ахнул он. - Пророк?

- Тебе не дано знать - кто я. Оставь попытки дознаться.

- Ты не аллах и не пророк. Почему я должен слушать тебя?

- Потому, что тебе придется слушать. Ты заткнешь уши, но все равно будешь слышать. Ты уйдешь - я пойду за тобой. Ты будешь петь, кричать, но все равно услышишь меня. Смирись с этим.

- Почему я должен смириться? Не хочу слушать тебя, ты шайтан!

- Шайтан не я, а ты.

- Что?! - он выпустил подушку и уставился в мою сторону черными глазами. - Как я могу быть шайтаном?

- Ты - злой.

- Я?! Да, я злой. Я злой к неверным. Я ненавижу их.

- За что?

- За все.

- Кто-то из неверных убил близкого тебе человека? Надругался над твоей сестрой? Бил тебя? Что такого сделали тебе неверные, что ты так ненавидишь их?

- Они убили моего дядю. И троюродного брата.

- Как убили? Взорвали? Казнили?

- На войне.

- На войне? Так почему же ты не берешь оружие и не идешь воевать? Почему ты хочешь убить тех людей, которые непричастны к смерти твоих близких? Женщин и детей?

- Пусть страдают их близкие, как страдаю я. - Он взглянул исподлобья.

- Все дело в том, что будут страдать не те, кого бы ты хотел заставить страдать.

- Это все слова! - рассердился он. - Демагогия! Ты - неверный и хочешь свернуть меня с пути истинного.

- А кто сказал тебе, что твой путь истинный? Ахмет? Он воюет не своими руками, а руками таких как ты, глупых мальчиков и девочек. Он воюет и присваивает себе огромные деньги. Знаешь ли ты, что у него есть вилла на Багамских островах? Видел бы ты ее!