Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина - [16]
Когда, наконец, в том же ноябре русский посол передает им деньги за 1718 год, выясняется, что никакой прибавки они не получили. И тогда, как раз накануне Рождества, Абрам и Алексей снова берут перо и пишут к государю:
Всемилостивейший Царь Государь!
По многом нашем слезном вопле паки Ваше Величество трудить кровно принуждены о прибавке вашего Государева жалованья. Истинно, всемилостивейший Государь, мучимся совестию нашею, чтоб за такою нашею бедностию не упустить времени; умилосердися, Всемилостивейший Государь, утверди высокою вашею Государевою милостию то, за что ухватились, дабы из рук не упустить. Мы видим, колико милион душ питаются милостивым призрением Вашего Величества и все радуются, как и мы оною милостию воспитанны; порадуй, Всемилостивейший Государь, истинно скорбящих, повели прибавить вашего Государева жалованья, а нам Сава Рагузинский здесь дает через своего кореспондента толко по 200 рублев, которыми не токмо пропитатися, ни от долгов себя защитить невозможно.
Всемилостивейший Государь Вашего Величества всенижайшие рабы Алексей Юров, Абрам
Декабрь 24, 1718 г. Из Парижа>{50}.
Снова и, как мы увидим, не в последний раз пересеклись пути Абрама и Саввы Рагузинского. Сейчас он — представитель Петра в Париже. Однако вот что пишет в Россию компаньон Абрама, Алексей Юров: «…ныне денги переменилися и в цене поднялис и мы от определенного своего жалованья теряем по четыреста гульденов и на все цена прибавилас безмерная; прошу вас, моего милостиваго государя, приказать ко мне отписать, какими денгами изволите платить за нас Саве Рагузинскому: ежели рублями за ефимок, то бы нам всякой ефимок был по четыре ливра и по пяти копеек или слишком, а он нам дает по три ливра за ефимок, также и к Саве прошу отписать о сем; а я чаю, что Царское Величество приказал нам определить ефимками Галанскими, а не французскими малыми…»>{51}.
Как видим, картина, изображенная в этих документах, весьма отличается от той, что описывает Пушкин. Так что же наши друзья? Желаемой прибавки они, как явствует из письма, так и не получили. Сразу возник ряд вопросов, которые бы разрешились сами собой, будь у них деньги: как платить преподавателям? Согласятся ли те продолжать учить в долг? На что жить?
Надо, однако же, отметить, что не им одним приходится искать ответы на подобные вопросы. Вот выдержка из рапорта Конона Зотова. Хотя этот рапорт годичной давности, но общая ситуация, видится нам, за это время особых изменений не претерпела: «Приняли их в гардемарины весьма ласково и охотно, только прискорбна душа моя даже до смерти, смотря на их нищету… Для чести государевой, я от всей ревности роздал парик, кафтан, рубахи, башмаки и деньги. Желал бы сам быть палачем и четвертовать того, который на смех вас обнадеживал, что здесь гардемаринам хорошее жалованье и мундир и квартиры. На день им идет по 12 коп. только, и больше нет ни мундиру, ни квартир. Так мне прискорбно, что легче было бы видеть смерть перед глазами моими, нежели срамоту такую нашему отечеству, и лучше бы их перебить, что поросят, нежели ими срамиться и их здесь с голоду морить. Многие хотят в холопы идти, только я их стращаю жестоким наказанием, истинно против своей совести, ибо знаю, что худо умирать с голоду…»>{52}. Как видим, есть выход: «идти в холопы» в богатые французские дома. Но как быть тогда с учебой? Да и не приветствуется это. Ну что ж, у Абрама — другая дорога.
Франция в тот год объявила войну Испании, которая нарушила Утрехтский договор и напала на Италию. Англия, союзник Франции, тоже вступила в войну, и летом 1718 года испанская флотилия была разбита англичанами под командованием адмирала Бинга[22].
Абрам постоянно в курсе всех происходящих на фронтах событий. Ведь парижская пресса только этим и полна. Он решил воспользоваться подобным поворотом событий и оную оказию профитовал. Наш Абрам вступает добровольцем в боевые части французской армии. Вот как описывает эти события историк М. Д. Хмыров: «…С наступлением 1719 года Испания и Франция объявили войну одна другой, маршал Бервик повел французскую армию к границам испанским — и Ганнибал, вступивший в ряды этой армии инженерным учеником, участвовал при взятии французами Фонтарабии и Сансебастиана, был ранен в «подземной войне» (в траншеях) и, за отличие, награжден чином инженер-поручика».
Для него, принявшего в юном возрасте боевое крещение на полях сражений Северной войны, смертельная опасность была не внове. Потому вполне логично, что он поступил именно так. Напомним, что он «…был при всех тех баталиях, при которых его величество своею особою присутствовать соизволил, а именно: под Добриным, под Лесным, под Полтавою, при Ангуте, под Прутом и во многих зело трудных походах всегда при его величестве»>{53}. По своей должности он, вероятно, не участвовал непосредственно в рукопашной, но «скорее всего находился в штаб-квартире (шатре) Петра». Однако «Петр обычно располагался как можно ближе к неприятелю, потому штаб-квартира в ходе сражения бывала в сфере досягаемости артиллерийского огня противника. Таким образом, и «Арап Петра» подвергался непосредственной опасности. Такое «присутствие» учитывалось по правилам прохождения военной службы как участие в военных действиях…»
