Аборигены, кенгуру и лайнеры - [32]

Постепенно мной все больше овладевало нетерпение, потому что на Грут-Айлепде мне наконец-то открывалась возможность встретить туземцев, которые не вступали пи в какую связь или были очень мало связаны с белыми людьми. И хотя туземцы возле Дарвина меня также интересовали, они уже несколько десятилетий не жили племенной жизнью.

Полицейские в Дарвине уверяли меня, что островитяне нападают на белых людей безо всякой причины. Хотя я не верил этому — ведь мой собственный опыт был основан на множестве встреч с туземцами в Дарвине, я в конце концов захватил с собой армейское ружье и автоматический пистолет. Ружье оказалось очень полезным: с его помощью я добывал свежую рыбу. Один выстрел в стаю морских угрей в тихой заводи у устья реки оглушал сразу с полдюжины этих вкусных рыб; они всплывали на поверхность, и взять их было легко. Я стрелял из ружья также в скатов-хвостоколов и акул. Звери на суше встречались так редко, что я никогда не брал с собой ружья в экскурсии по острову.

Автоматический же пистолет был совершенно ненужным куском железа. Всего один раз он мог бы еще послужить мне защитой, но не от аборигенов, а от крокодила. Я натолкнулся на него во время вечерней прогулки по берегу. Это был громадный зверь, который довольно-таки злобно таращил на меня глаза, пока не отправился в родную стихию. Я был настолько зачарован его видом, что и не подумал пустить в ход пистолет, — впрочем, это было бы совершенно бесполезно. Аборигены совсем не боятся крокодилов и считают мясо молодых крокодилов лакомством. Они охотятся на них прямо в воде: подныривают и поражают их ножом снизу в мягкий, легко уязвимый живот.

Однажды мое уважительное отношение к этим чудовищам и отсутствие уважения к ним со стороны аборигенов вступили в конфликт, и из-за этого мне пришлось совершить самую длинную пешую прогулку в моей жизни — восемьдесят два километра за двадцать четыре часа. Это было в 1941 году и произошло так: я навестил группу туземцев в северо-западной части острова и хотел еще до своего возвращения на базу посетить другую группу на восточном берегу. Мы — я и двое сопровождавших меня туземцев — пришли туда примерно за час до захода солнца. Все вместе мы поужинали вареной рыбой, корнями лилии и черепашьими яйцами и стали ждать, как мне посоветовали, восхода луны, чтобы при ее свете разыскать лагерь туземцев. Мои спутники, Мачана и Кульпидгер, знали, где он находится, и говорили, что это близко.

Мы прошли вдоль берега три-четыре километра, пока не дошли до устья какого-то неширокого крика, посредине которого находилась маленькая песчаная коса, примерно десять на пять метров. Чтобы добраться до нее, нам пришлось шлепать по воде, доходящей нам до бедер, но зато островок обещал обеспечить нас хорошим местом для стоянки — без муравьев, многоножек и прочей нечисти. Так как мы в этот день уже прошли сорок пять километров, я заранее радовался предстоящему ночному отдыху. Но мои надежды на крепкий сон были обмануты, потому что посреди островка виднелись свежие следы громадного крокодила. Мачане и Кульпидгеру это нисколько не мешало, они собирались все время жечь костер и, кроме того, уверяли меня, что убьют любого крокодила, пусть он только выплывет. Огнестрельного оружия у меня с собой не было, а копьям моих спутников я не очень доверял. Поэтому я остался непреклонным. Мачана и Кульпидгер явно выражали свое недовольство и наверняка сделали немало замечаний о моем заячьем сердце. Мы перешли крик еще раз и наконец около четырех часов утра достигли северо-восточной части острова, где меня ждала постель.

В 1938 году, перед своей первой поездкой на Грут-Айленд, я расспрашивал о нем каждого, кто хоть раз побывал на острове или поблизости от него. Джек Броган направил меня к Биллу Харни. Однажды вечером я ожидал Билла в мастерской Джека, среди груды велосипедов, нуждавшихся в ремонте. Горела керосиновая лампа, потому что в этот вечер электрического тока не было. Дело в том, что Артур с генераторной станции сильно перехватил — он отметил основательной выпивкой получку и прибытие судна, и никто его за это не осуждал, потому что тогда в Дарвине электрический свет был в новинку.

До моего прибытия в Дарвин я ничего не слышал о Билле Харни, но потом он еще при жизни стал легендарной личностью благодаря знанию удаленных от побережья, глубинных районов страны и туземных легенд. Позднее я познакомился с Биллом и узнал кое-что об обстоятельствах и трагедии его жизни.

Он родился в Чертерс-Тауэрсе, городе горняков в Квинсленде, но покинул его одиннадцати лет, сопровождая в качестве конюха гурт скота. В обязанности конюха входило заботиться о лошадях конных пастухов. Он должен был по вечерам гнать лошадей на луг, спутав им передние ноги, а утром приводить в лагерь, когда стадо — в тысячу и более голов — снова отправлялось вперед, чтобы сделать на своем двухтысячекилометровом пути к южным рынкам очередные десять-двенадцать километров. Работа была тяжелая, питание однообразное — лепешки и солонина.

Билл оказался удивительно начитанным для человека, юность которого протекала в таких условиях. Он мог читать наизусть большие куски не только из Шекспира и Мильтона, но также из греческих и римских классиков. Я спросил его, откуда у пего такие знания. Его не совсем вразумительный ответ гласил: «Я это читал». Только позднее он объяснил мне, где и при каких условиях он «это читал».