А вдруг это правда? - [82]

Она остановилась, когда приблизилась к нему, ее руки безвольно повисли по бокам.

– Но тогда я видела тебя с ним, видела, как вы оба смеетесь и говорите о том, с чем собираетесь возиться в саду и какой у него любимый вид динозавра, и думала: Как я могу это разрушить? Кто вообще способен разрушить подобное?

Из уголка ее глаза упала слеза и покатилась по щеке. Она даже не потрудилась ее вытереть. Слеза сорвалась с ее подбородка и исчезла в ковре.

– Я люблю его, – сказал Ивретт сдавленным шепотом.

– Конечно, любишь.

– Он мой сын.

Она почувствовала, как от этих трех слов разом спало напряжение во всем ее теле.

– Да, – согласилась она.

– Потребуется много времени, чтобы все это переварить. Что он не мой. Технически.

Брайт ощетинилась, но промолчала.

– И он не знает? Ничего не знает?

Это был уже другой он, но Брайт поняла, кого имел в виду Ивретт. Она покачала головой.

– Ничего.

Ивретт взял ее за руки и переплел свои пальцы с ее. Она смотрела на него с явным удивлением. Но такого выражения, какое возникло у него на лице сейчас, она вообще никогда не видела. Это был жесткий взгляд, решительный взгляд, стальной взгляд, его челюсти сжались.

– Он заигрывал с тобой сегодня?

Сердце у нее забилось быстрее. Она сглотнула, решая, как ответить. Правду. Она пообещала себе, что отныне будет говорить правду.

– В-вроде того. Наверное… он подумал, что, возможно, то, что случилось раньше, может с-случиться снова. Он хотел, чтобы я осталась на ужин.

– И это случилось бы снова, если бы осталась? – Он указал на ее живот. – Я ведь прав, так?

Она кивнула. Конечно, она прикидывала время, о том, как легко было бы – на каком-то уровне – позволить этому случиться снова.

Ивретт отпустил ее руки, и на одно отчаянное мгновение она испугалась, что дала неверный ответ. Но потом она увидела, как он взглянул на часы, и поняла. Они смотрели друг на друга несколько мгновений и молчали, пока без слов каждый усваивал, что происходит.

– Я не могу дать тебе ребенка, – сказал он.

– Я знаю.

– Никогда не смогу. – Он откинулся назад, словно его ударили. – Трудно произнести подобное вслух.

Она смотрела, как он встает, стараясь не забегать вперед, не предвосхитить того, что говорил.

– После того как ты ушла, я много думал и… Мы не можем больше иметь детей. – Он с шумом выдохнул. – Нам придется либо усыновить ребенка, либо найти донора, и если мы это сделаем, то этот ребенок будет отличаться от Кристофера. Это будет совершенно очевидно. Для него. Для всех.

– Да, – ответила она. Она изо всех сил старалась, чтобы колени не подогнулись. У нее закружилась голова, и лицо Ивретта поплыло перед глазами.

Он сделал глубокий вдох, задержал дыхание и выдохнул.

– Я не хочу никакого другого. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. И уж ни в коем случае Кристофер. Я сделаю все, чтобы он никогда не узнал, что я его не настоящий отец. Потому что я его отец.

Ее глаза наполнились слезами, она на мгновение закрыла их, затем открыла и увидела, что Ивретт смотрит на нее. Она пошла в отель, чтобы посмотреть, сможет ли она повторить иллюзию, которую однажды создала. Но она потеряла самообладание, потому что это окажется всего лишь очередная ложь, выброшенная поверх гноящейся кучи, которую она уже навалила. Она открыла рот, чтобы заговорить, но не смогла произнести ни слова.

– Если бы я мог выбирать себе маленького мальчика, я выбрал бы его. – Ивретт снова взял ее руки в свои и крепко сжал их. – Я хочу, чтобы ты знала. Мне нужно, чтобы ты это знала.

Она заставила себя не плакать, хотя из глаз у нее все равно снова потекли слезы. Позже она развалится на части. Сейчас происходило нечто такое, что может исчезнуть, если она даст волю чувствам. Она вспомнила механические ощущения той ночи, когда она зачала Кристофера, как легко она променяла теплую плоть на холодный металл, как ее кожа едва реагировала на прикосновения, когда он двигался внутри ее. В голове у нее звучала та проклятая песня Харт на бесконечном повторе. Та малость, какую не мог дать ей Ивретт, была малостью, которую мог дать ей другой.

Ивретт сглотнул, адамово яблоко дернулось у него на горле, и она в миллионный раз подумала: «Какая трагедия, что этот человек – этот красивый, очаровательный, добрый человек – никогда не сможет воспроизвести себя».

– Как ты думаешь, насколько он сейчас пьян? – спросил Ивретт. Его дыхание участилось. Он говорил сейчас так, словно поднимал тяжести.

– Был под градусом, когда я уехала в пять. Возможно, он уже отрубился. Или проводит ночь с кем-то еще. Или…

– Ш-ш-ш. – Он на мгновение прижал палец к ее губам, а затем достал из кармана ее шорт телефон. Он протянул его ей.

– Да? – Он поднял брови, самую малость встряхнув телефон.

Она взяла телефон из его рук, почувствовав на себе его пристальный взгляд и в нем – уверенность мужа, который способен на подобное. Станет ли легче, если муж сыграет роль соучастника? Воображение показало ей двух прекрасных детей, идеально подходивших друг другу. Было так заманчиво увековечить то, что она создала и хранила так долго. Вот оно – достаточно протянуть руку, потребуется лишь еще одна ничего не значащая ночь. Но, конечно, она не будет таковой. Прошлая ночь имела значения больше, чем любая другая до или после нее. Она разделяла и определяла, преследовала кошмаром и ставила палки в колеса. Но хватит.