А в чаше – яд - [60]

А Капитолина поведала Нине про жизнь во дворце. Про то, что у императрицы здесь свое царство, даже император над ней не властен. И все слуги и патрикии только ей подчиняются. А чтобы в патрикии попасть, надо быть дочерью или женой патрикия, да чтобы правильный титул тот носил. А за какие заслуги ее императрица опоясала – не знает Капитолина. Ни красоты нет, ни важного титула у отца.

– Видать, пожалела, что такую некрасивую никто и замуж не возьмет, – фыркнула Капитолина. – Добрая у нас василисса. И мудрая…

– Зря ты, почтенная Капитолина, на себя наговариваешь. На каждую красоту свои почитатели. С твоим умом и душой доброй тебе с красотками соревноваться ни к чему. С тем, кто лишь наружным окладом любуется, а книгу читать не станет, тебе и самой скучно станет. Погоди, все придет в свой час.

Собеседница лишь вздохнула.

Уже и полдень миновал, когда наконец вошла служанка и объявила, что василисса ждет почтенную Нину в своих приемных покоях. На подгибающихся ногах аптекарша отправилась вслед за Капитолиной. Зоста шла неспешно, с гордо поднятой головой, придерживая тонкими длинными пальцами края накидки из голубого шелка.

Остановились они перед двойными бронзовыми дверями. На каждой створке были изображены цветы да павлины. Витой узор шел по краю дверей, обрамляя центральные части. Нина засмотрелась на красоту, когда створки неожиданно распахнулись, и кувикуларий, склонившись перед Капитолиной, пропустил их в гостиную залу императрицы.

Елена сидела на изящном резном троне. Бледное, с запавшими глазами лицо она обратила к вошедшим, не выпуская руки Романа, понуро сидевшего рядом с ней на высоком стуле. Кивнув Нине, чтобы подошла поближе, василисса недовольно сказала, увидев, как аптекарша торопливо опускается на колени:

– Не надо сейчас церемоний, Нина. Подойди сюда. Садись и рассказывай.

Нина осторожно примостилась на поданный евнухом низкий стул, виновато поглядывая на Капитолину. Та, сохраняя невозмутимость, лишь чуть свела брови и присела на другой стул, поставленный для нее слева от трона.

– Что желаешь, чтобы я рассказала, василисса?

– Вот с самого начала и рассказывай. Как про заговор узнала?

Нина, вздохнув, начала с происшествия под стеной. Споткнулась на приходе Никона, когда второе отравление произошло. Не следует императрице рассказывать про лупанарий, побег да тайный ход.

Елена слушала ее внимательно, не перебивала. Лишь крепче сжала руку Романа, когда аптекарша говорила про отравленного мальчика. Заметив, что рассказчица замялась, василисса нахмурилась. Но Нина выкрутилась, сказав, что, как услышала про отравление комита да узнала про украденный яд, так сразу побежала к великому паракимомену. А тот занят был, не мог ее немедля принять. Вот и пришлось ночи дожидаться.

– Про заговор-то я не знала ничего. Разговор во дворце случайно подслушала, да не поняла тогда, почему яд проверять надо. Ты уж прости меня, василисса, что не сразу я догадалась. Да и шутка ли – императора и наследника-соправителя отравить пытаться. На великого доместика я и думать не смела.

При упоминании великого воина Капитолина побледнела, сжала нежный шелк накидки так, что сквозь ткань ногти впились в ладонь. А Нина рассказ завершила тем, как пришла вслед за великим паракимоменом в гинекей.

Наследник пошевелил пальцами, подняв взгляд на мать. Василисса медленно выдохнула, с виноватой улыбкой отпустила руку сына. Роман встал:

– Позвольте мне пойти в сад, матушка-императрица.

События последней ночи потрясли его, он поначалу сидел присмиревшим, пытаясь справиться с мыслью, что кто-то ненавидит его настолько сильно, что хочет отравить. Его, которого все любят и балуют. Кто-то из тех, кто его окружает, кому все доверяют. Обычно он выпрашивал сладости да поход на ипподром, к лошадям. Однако на сладости он теперь сам смотреть не мог, а про ипподром все же заикнулся было утром за завтраком. Но лишь глянув на застывшие лица родителей, повесил голову и больше ни о чем просить не смел. Позже, заметив, что взволнованная мать старается выполнить любой его каприз, он немного успокоился, стал требовать то принести ему клетку с птицами, то проводить в зверинец.

Вот и сейчас императрица, будто забыв про Нину, велела Капитолине распорядиться, чтобы в саду все подготовили к их выходу.

Опять поднялась суета, забегали слуги, кинулись нести скамьи и стулья. Капитолина подсела к своей госпоже поближе, тихо ей рассказывала что-то, теребя и сминая край шелковой накидки.

Роман, мягко направленный рукой матери, подошел к Нине. Замявшись, поблагодарил за то, что вовремя она Василия вернула тогда, что успели у него отраву забрать.

– А ты и правда того отравленного мальчика видела? – глаза Романа впились ей в лицо, он побледнел и присел на стул, услужливо поданный бесшумным слугой.

Нина вздохнула:

– Видела.

– Страшно было? Ему… было больно умирать?

Она едва сдержала слезы. Протянула руку, погладила паренька по кудрявой макушке.

– Умирать любому нелегко. Хоть ты простой кузнец, хоть патрикий. Важно не то, как умираем, а то, как живем да как люди нас вспоминают. По этому и Господь нас судит да ждет в своем царстве. Это правильно, что ты о других людях переживаешь. Значит, добро у тебя в сердце, хорошим императором будешь.