А в чаше – яд - [57]

В небольшом зале горел очаг, сбоку от него стоял деревянный, грубо сделанный стул. На нем восседал Василий. Сердце замерло, немилосердно заболел затылок. Что происходит? Ведь Ноф должен быть заключен в подземелье, все должны были подумать, что это он отравил наследника.

***

Василий устал. Уже светало, а отравитель еще не найден. И неизвестно, кто еще был вовлечен в заговор. Из дюжины слуг, кто имел право входить в опочивальню наследника, уже допросили шестерых. Один упал в обморок, едва увидел Василия. На него, не церемонясь, вылили ведро воды, чтобы очнулся. Другие рыдали и молились при виде плетей и пыточных крючьев. Поговорив с каждым из них, Василий отдавал их в руки палача для последующих подробных расспросов. Но он понимал, что они не виноваты – напуганы, потеряны, валили вину друг на друга, но это не они подложили отраву мальчику.

Когда ввели Малха, Василий вздохнул. Молодой слуга, которому он доверял, кто показал себя умным и старательным. Великому паракимомену было больно думать, что Малх мог предать его. Когда слугу швырнули на каменный пол, Василий даже сделал жест рукой, как будто прося стражников быть сдержаннее. Малх встал на колени, склонив голову.

– Почему ты не смотришь на меня, Малх? – тихо спросил Василий.

Молодой человек поднял на него сухие глаза. Василий не удивился злобе, мелькнувшей в них. Сильный характер этого слуги был ему известен. Именно Малха он выделял в толпе прислужников, доверял ему больше, чем другим. Видимо, евнух ожидал к себе иного отношения и здесь. Василий задал вопрос, который задавал сегодня уже не раз:

– Кто налил яд в чашу наследника?

Малх растерянно перевел взгляд на стражника, опять посмотрел на паракимомена.

– В чашу? – переспросил он.

– Да. Кто-то оставил в его опочивальне чашу с разбавленным вином. А в чаше – яд. Наследник умер.

У Малха изменилось лицо, но не так, как у остальных. Это не было ужасом, горем, отчаянием. Это была задумчивость и недоумение. Он закусил губу. Поднял опять глаза на Василия и прежде, чем успел остановить себя, спросил:

– А император?

Василий понял, что это значит. А поняв, прикрыл глаза рукой. И тихо произнес:

– Император при смерти.

Малх чуть усмехнулся, думая, что Василий не видит. Василий же, убрав пальцы от лица, через которые наблюдал за стоящим перед ним слугой, обратился к манглавитам.

– Отведите этого человека в отдельную палату. Заприте и поставьте охрану.

Малх, недоумевая, поднялся, глянул на воинов, повернулся к Василию.

– Я не виноват, великий паракимомен. Куда меня ведут?

– Ты все скоро узнаешь. Ты был верным слугой, Малх.

Охранники, бряцая оружием, увели пленника. Вздохнув, Василий приказал привести следующего допрашиваемого. С Малхом он снова поговорит, когда завершит допрос остальных. Но сначала проверит кое-что еще.

Василий закончил опрашивать всех уже под утро. Лишь четыре человека в тот вечер помогали наследнику готовиться ко сну. Среди них был Малх. Никто не видел, кто открывал ларец. Только Малх ходил на кухни за кипяченой водой для наследника. И только там можно было незаметно взять тарелку для лукумадеса – посуду после ужина еще не убирали, доместик трапезы должен был пересчитывать блюда утром. Выйдя из тюрьмы, Василий лично поговорил с подавальщиками и поварами. Узнать, что отравленный лукумадес подложил Малх, оказалось просто. Слишком просто. Узнать почему – еще предстояло.

Выслушав доклад Василия, император постарался ничем не выдать своего потрясения. Не желая оглашать обвинения в низком преступлении при всей свите, василевс решил принять бывшего доместика и посла Иоанна Куркуаса в своих покоях. В присутствии лишь препозита, бледного от такого нарушения церемониала, василевс вошел в небольшой зал, где между двух колонн из багряного мрамора на возвышении стоял золоченый, богато украшенный трон. Стол напротив был покрыт пергаментами и картами. Там же стояла чернильница и резной ларец, принесенный из спальни императора. Великий паракимомен и куропалáт63 – люди, в чьих руках была сейчас судьба империи, – стояли вокруг стола.

По знаку препозита охрана распахнула двери, и Куркуас в парадном облачении вошел в зал и опустился на колени перед императором. Великий воин был сосредоточен и бледен. Черные с густой проседью волосы его и подстриженная борода аккуратно причесаны. Прямой суровый взгляд из-под кустистых бровей позволял представить, как огромная армия повиновалась этому человеку. Он не служил василевсу – он служил империи. Великий доместик отвоевывал земли, возвращал домой плененных ромеев, привез из Эдессы сокровище – священную Плащаницу64. Имя Иоанна Куркуаса известно каждому в Константинополе. Стоявшие в зале придворные переглянулись в смятении. Слава этого великого воина словно запечатала им уста.

Константин Багрянородный велел Куркуасу подняться с колен и подойти к столу.

– Разреши наш спор, Иоанн. Где сейчас проходят восточные границы империи? Насколько далеко они простираются на восток от Мелитéны, завоеванной тобой несколько лет назад? Василий принес мне карту, но предположил, что картограф ошибся.

Куркуас подошел к столу и склонился над картой. Подняв на императора взгляд, он пророкотал: