А в чаше – яд - [38]

И приснился Нине сон тревожный, страшный. Будто бежит она за кем-то, догнать никак не может. И блестит край туники расшитой, и туфли арабские с затейливым шитьем вдоль подошвы. И чувствует Нина, что будет беда, и знает, что не догнать ей того человека. Крик поднимается у нее в горле. Кажется, так громко она кричит, чтобы остановился незнакомец, а он не оборачивается, не останавливается. Наползает густой туман, и Нина начинает задыхаться, рвет ворот туники, мурашки у нее по коже бегают. И вдруг Анастас вытаскивает ее из плотного, как вода, облака и хрипло шепчет: «Аконит это, Нина. Не успеть. Не успеть уже».

Глава 13

Аконитум, он же волчий корень.

Ядовит. Все растение отравить может, и корни, и стебель, и цветы.

Хранить можно в малом количестве только да применять в мазях от ломоты в суставах и спине.

Собирать на рассвете, после утренней росы. Голой рукой не брать, а обязательно рукавицу надеть. Резать и сушить на отдельной доске, что после сжечь. Хранить вытяжку в запертом сундуке.

Использовать для отваров и настоев для питья запрещено.

Из аптекарских записей Нины Кориарис

Нина проснулась с колотящимся сердцем, со все еще рвущимся из груди безмолвным криком. Вот опять наваждение это. Сны Нине снятся часто, да такие, что порой просыпается и понять не может, то ли наяву это было, то ли во сне. И сны те то ли вещие, то ли нет, но только порой во сне и подсказки какие приходят. Может, кристалл тот, что Анастас перед смертью дал, сны пророческие наводит? Странно это, непонятно. Нина даже на исповеди об том говорить боится. Греха-то вроде нет – сны видеть, а все ж как колдовство порой какое-то. Так и в этот раз – что это было? За кем она бежала? Аконит-то, аконит, да только почему не успеть?

Нина чуть не разрыдалась в отчаянии. Неужто Гидисмани все же преставился? Да что за жизнь такая пошла – что ни день, то новые беды. Погоревав да помолившись, Нина решила, будь что будет. Если Бог посылает ей испытания, значит, провинилась она перед ним и людьми.

Аптекарша вышла во внутренний дворик. День был пасмурный, того и гляди, дождь польет. Она перевернула столы для сушки трав, хотела накрыть плотной промасленной холстиной. Подняв тряпку, увидела под ней топор, что использовала по зиме для дров. Нина уставилась на него в недоумении. Обычно все хозяйственные приспособы хранились у нее в сундуке уличном. И не доставала она топор давно уже. Вспомнился тут и ночной гость несколько дней назад, и открытая дверь во дворик, и калитка, и пропавший сундук. Похолодела Нина от ужаса. Сундук! Там же яды и хранились! И аконит тоже! Нина кинулась в дом, чуть не плача. За отравление смертная казнь полагается. А если Луку и правда отравили – как она докажет, что это не ее вина? Раз яды плохо хранила, значит, тоже причастна. Господи, помоги! Ни в подполе, ни на полках сундучка не было. Наконец отыскала его задвинутым под скамью, за сундуком побольше. Вытащила на свет, увидела, что замка на нем нет. Да не просто нет, а сбит он – вот где топор пригодился. В панике начала шарить внутри. Так и есть! Настойка аконита, что она использовала для приготовления мазей от боли в суставах, пропала! «Аконит это… Не успеть» – отдавалось у нее в ушах.

Ослабев от ужаса, Нина опустилась прямо на пол. В отчаянии оглядевшись, увидела под столом дохлую мышь и осколки кувшина, что разбила вчера, когда к Гидисмани позвали. Это еще что за дела? У Нины уже сил не осталось ни бояться, ни удивляться. На четвереньках подползла она к мыши. Сжала зубы, стараясь не дать воли мысли, что птичкой забилась в голове. Но не помогло, обратилась та птичка черным вороном: «Тебя отравить хотели, тебя!» Все стало понятно. Кто-то налил в ее вино настойку аконита. А она, не зная, Гидисмани угостила. Вот почему мурашки у Луки по коже бегали. Повезло ему, что вино едва глотнул и тут же разлил спьяну. Да еще и напился до этого, видать, нутро взбунтовалось раньше, чем яд успел подействовать. И ему повезло, и ей повезло. В голове у Нины настойчиво стучала мысль: «За что? Кому же я помешала?»

Аптекарша поднялась, достала из бесполезного теперь сундука оставшиеся корни, травы, завернутые в холстину, сосуды с привязанными кусками пергамента. На пергаменте Нина подписывала, что в чем хранится. Аконит многие знают, поэтому его и украли, наверное. На дьявольскую вишню, что тоже ядовита, не позарились. Ну да от нее смерть не такая быстрая. Нина достала пергамент, на котором вела учет, проверила, что еще пропало. Только аконит, остальные травы не тронули. Нина все сложила в глиняный горшок побольше, завязала промасленной тряпицей, спрятала в тайник под кроватью.

Села за стол, запустила пальцы в кудри, задумалась крепко. К кому теперь бежать за помощью, непонятно. Василий, его туника, подслушанный разговор во дворце, камень со стены сброшенный, ночной тать, отравленное вино – в голове как будто пожар полыхал.

А главное, откуда вор знал, где искать? Неужто кто-то из своих? Заказчики не ведали, где у нее яд хранится. Гликерия знала да подмастерье. Фока проболтался? Или подкупили его?

Перво-наперво надо с пола все убрать – это она и сделала. Аккуратно, боясь порезаться, собрала Нина осколки да дохлую мышь, увязала все в холстину потолще, вынесла во внутренний дворик, чтобы потом выбросить. Вино через щели в каменном полу ушло в землю. Оставшееся Нина собрала аккуратно соломой да старой тряпицей, вынесла тоже на двор. Плеснула водой на пол, чтобы остатки яда смыть, воду веником выгнала за порог, холстиной вытерла. Вымыв руки, подошла к столу, задумалась.