А в чаше – яд - [36]

Вздохнув, Нина полезла за старыми запасами. Заодно решила сделать отвар отдельно для Аглаи да добавить майскую конвалию, что хорошо для сердечного успокоения. Ей как раз в настой такого надо добавить, а то какое же материнское сердце столько горя выдержит? Но этот цветок ядовит, поэтому Нина хранила конвалию в отдельном кованом сундучке, под замком, вместе с другими растениями да настоями, которые вред могут причинить, если неаккуратно использовать. Только не найти никак сундук тот. Куда ж она его подевала? Вот напасть.

В дверь постучали. Нина с досадой разогнулась. Ой, не до клиентов ей сейчас. Только бы не Зиновия, а то утро настанет, пока она наговорится.

В дверь вошел Гидисмани.

– Здравствуй, почтенная Нина, – важно произнес он.

Нина принюхалась. Гость, похоже, вина выпил, да немало. Ишь, даже почтенной назвал. С чего бы это? Аптекарша настороженно ответила:

– И тебе здоровья, почтенный Гидисмани. С чем пожаловал?

– Проведать тебя решил – как один мастер гильдии другому мастеру… то бишь мастерице. Вдруг тебе помощь какая нужна? Или совет? – аптекарь покачнулся и тяжело плюхнулся на скамью у входа.

– Да где ж ты столько вина выпил, что меня проведать решил? – всплеснула руками Нина. Глянула на дверь – сейчас вернется подмастерье, и она пошлет его к жене Гидисмани с весточкой, куда за мужем носилки присылать.

– Мне наливали, я и выпил, а вот ты мне не наливаешь! Строптивая ты, Нина, неуступчивая, – почтенный аптекарь говорил с трудом, медленно и старательно проговаривая слова.

Она, не желая тратить время на разговоры с пьяным, отвернулась было. Но, поразмыслив, достала чашу медную, налила туда вина из стоящего на полке кувшина, водой развела, поднесла гостю. А сама на скамью напротив присела.

– Богато ты живешь, Лука, – ласково сказала Нина. – И лавка у тебя большая, и сам в шелках ходишь.

Гидисмани с достоинством глотнул вино, закашлялся и, не удержав чаши, уронил ее. Сердито глянул на Нину, вытер с бороды капли.

– Богато живу, верно. Ко мне знаешь, какие люди заходят в лавку? – он многозначительно показал пальцем вверх.

– Богатая на тебе туника была, когда в прошлый раз ко мне пожаловал. Мне на такую и не заработать никогда, – Нина вздохнула, поднимая чашу с пола.

– Эт-то какая?

– Да желтого шелку, а по краю птицами расшита. Ох и красивая же… – Нина опять взялась за кувшин.

– Да, та туника знатная. Я ее знаешь, за сколько купил?!

Гидисмани захихикал тоненько и привалился к стене. Глаза у него закрывались.

– За сколько же? И у кого? – Нина потормошила его, чтобы не засыпал.

– А? Что за сколько? Тунику? Я ее не купил, только ты никому не говори… Я ее нашел, – драматическим шепотом вымолвил Гидисмани.

– Где же можно такую тунику найти? Ты что-то путаешь, почтенный.

– А я вот нашел. В банях Аркадия.

– Это что же – кто-то голышом из бань ушел? – опешила хозяйка.

Гидисмани опять пьяно захихикал и погрозил ей пальцем.

– Экие у тебя греховные мысли, почтенная Нина… Не ведаю, как он ушел, да только мне свою тунику оставил. Ты смотри – никому… – почтенный аптекарь привалился к стенке, склонился на скамью и уснул.

Подмастерье осторожно заглянул в комнату. Умница, слышал, что разговор, заходить не стал. Нина поманила его, велела сбегать к Гидисмани домой, попросить носилки.

– Не пойму, зачем он ко мне-то пришел, – вымолвила Нина в задумчивости.

– Да вся улица судачит, что Нину-аптекаршу во дворце привечали. Сегодня уже и медник приходил, бутыль вина приносил, и мой батюшка масло оливковое в красивой амфоре приготовил. Только они мне в руки давать боялись, мол, расколочу опять. Просили передать, что завтра зайдут. Да матушка хотела зайти, рассказ про дворец послушать. Зиновия, опять же, приезжала на носилках богатых. Грозилась завтра зайти. Может, и еще кто был, да я сам пришел после полудня. Вот и Гидисмани дружбу с тобой теперь хочет водить.

– Ладно, беги скорее, а то темнеет уже.

Нина подложила аптекарю подушку под голову, одернула его непристойно задравшуюся тунику. Вышла во дворик, ополоснула чашу из-под вина, что Гидисмани уронил. Голова Павлоса опять показалась над забором – видать, услышал ее шаги во дворике. Нина покачала головой, попросила не приходить сегодня. Он тоже поинтересовался, как там во дворце. Она пообещала завтра все рассказать. Сходила в дом за хлебом и запеченными яйцами для парня, пообещала следующим вечером сытным ужином накормить, до утра распрощалась. Она все еще надеялась, что Василий наведается. Проверила, что калитка открыта. Вот будет незадача, если придет великий паракимомен, а у нее на лавке пьяный мужчина храпит. Нина разозлилась на аптекаря, решила, что сейчас же его растолкает и выставит на улицу. Пусть сам до дома добирается как хочет. До его лавки недалече – как-нибудь добредет. Как будто ей хлопот мало.

Но едва она вошла обратно в аптеку, как в дверь постучали, и на пороге показались два рослых носильщика. Они, с шутками про то, как аптекарь к аптекарше пришел, погрузили тяжелого Гидисмани в носилки, унесли домой. Подмастерье тоже убежал к себе, пообещал с утра прийти пораньше. Нина вернулась к своим травам. Но застыла, задумавшись. В голове вертелся разговор с Лукой. Кто в бане тунику мог оставить? Может, там тоже кого отравили или хотят отравить? Неужто опять к сикофанту идти? Она так на бесполезных подношениях разорится. Вина от силы полкувшина осталось, надо в лавку отправляться. Мед тоже на донышке горшка блестит. Да и не хочется идти к этому ходоку по вдовам. И Гликерии голову задурил, и на Нину тоже давеча таращился, аж в краску вогнал.