А в чаше – яд - [32]

Тем временем Аглая затихла, лишь сидела, согнувшись и раскачиваясь. Нина подошла к ней, плеснула отвара в стоявшую на столе треснутую чашу, капнула туда опиумной настойки. Наклонилась к хозяйке дома:

– Ты не в тяжести, Аглая? Последние регулы когда были?

Аглая прошептала:

– Седмицу назад только.

Нина подняла ей голову, влила в рот едва не насильно содержимое чаши. Женщина закашлялась, слезы опять покатились по лицу. Аптекарша отвела ее к скамье с тюфяком, уложила. Аглая, успокоившись немного, сказала:

– Народ болтает, что аптекари людей травят. Прости меня. Я не в себе. И мне нечем тебе заплатить. Ты, главное уйди, пока муж не вернулся. А то и тебя поколотит, и меня опять. Он тоже по сыну горюет, асе кричит, что аптекари виноваты.

– Мало ли на базаре глупостей болтают. Баламутят реку, чтобы рыбку в мутной воде половить. Да и не это сейчас важно. У тебя малыш болен. И ты нездорова. Я к тебе так далеко не нахожусь, ты скажи, есть у тебя подруга или соседка, что помочь может? Я к ней схожу, поговорю. А завтра пришлю трав, чтобы ты сама заваривала да его отпаивала. Ему пить надо много. Я пока вот кувшин с отваром оставлю, его понемногу можно давать, в горячей воде разведи пополам, остуди и давай пить. И сама тот же отвар пей – он поможет с болью справиться. Слышишь меня, Аглая?

Аглая слабо покивала.

– Муж тебя куда бил? Мне бы тебя раздеть да осмотреть.

– Не надо. Он меня по лицу ударил вчера, когда я на него накинулась, за дочку-то… А я упала да о скамью и стукнулась головой опять же. Он ушел, я вроде ничего, поднялась, а потом все кругом пошло, да стравило меня. И вот никак не оклемаюсь. Похожу и опять с нутром прощаюсь.

Она схватила Нину слабой рукой за пальцы и заговорила с отчаянием:

– Вот как так жить можно, скажи? Сына убили, дочку в лупанарий продали, младшенький болеет. Муж меня ударил, когда я дочь с ним не отпускала, да не возвращается теперь. И как я одна-то с мальцом? Вот что дальше, как жить-то?

– Нет у меня для тебя ни совета, ни спасения. Один Бог только знает, зачем нам испытания посылаются. А я тебе так скажу, тяжело – проси помощи у соседей и друзей, но и сама выкарабкивайся. Сына не вернуть, так второго не упусти. И если муж опять буянить начнет, бери малыша да иди к монастырю Липса. Спроси мать Иоанну, скажи, что от Нины-аптекарши. У нее при монастыре есть приют для женщин, там и работу тебе найдут, и кров, и с малышом помогут. А на мужа подай жалобу эпарху. За тебя никто это не сделает, все сама. Так к кому мне сходить сейчас, чтобы за тобой да за сыном приглядели?

– Третий дом по этой же стороне, где курица нарисована на доске. Там Ираида живет, торговка яйцами. Она не откажет мне. Ой, что-то мне неможется, глаза закрываются.

– Глаза закрываются правильно. Я тебе опиума накапала. Он и боль снимает, и сон навевает. Отлежаться тебе надо.

Аглая закрыла глаза. Нина проверила малыша, у того жар начал спадать, щечки порозовели. Аптекарша сняла платок, осталась в мафории, волосы смотала в клубок, чтобы не выбивались. Платком укрыла малыша. Потом повернула Аглаю на узкой скамье набок, подложила свернутый тюфяк под плечи.

Пока Нина искала Ираиду да договаривалась, чтобы присмотрела за подругой, пока объясняла, что пришлет ей для Аглаи и малыша снадобья, уже полудень наступил.

Нина отправилась домой, размышляя о том, что узнать успела у разговорчивой Ираиды. Та рассказала ей про мужа Аглаи, что перебивался случайными заработками да пристрастился к вину, отчего часто в семье были скандалы и крик.

Рассказала про дочку, что продал муж в лупанарий. Девочка еще мала да худощава. Но уже красива, прям как Аглая в молодости. Глаза огромные, брови стрелами. Вот отец и решил, что за красу хорошо заплатят. А девочка вроде как и сама не противилась, матушку уговаривала, что навещать будет да денег принесет, как заработает. Видать, насмотрелась на мать и решила, что все лучше, чем вот так с никчемным мужем мучиться.

А Трошка был справный малец, да хитрый очень. Сладости любил, дак только где ж родителям взять сладости? Отдали его кузнецу в подмастерье, так он, когда заказ надо было отнести какой, придумал опосля добегать до форума, а там кому что донести поможет, где еще чем подсобит. И глазами красивыми хлопает. Ну, одни монеткой платили, а иные оплеухой, это уж как повезет. Так он сладости покупал на заработанное – то орех в меду, то лукумадес. Кузнец-то отцу его платил, тоже небогато, правда.

Так, за размышлениями, Нина не заметила, как дошла до знакомой пекарни. Увидев Феодора под портиком, подошла, поклонилась. Тот, не отрываясь от очередной деревянной чаши, что покрывал резным узором, ласково сказал:

– Утомилась, Нина? Хочешь, Гликерия сюда вина вынесет?

– Спасибо, почтенный Феодор, я к ней сама загляну. Но сперва хотела с тобой посоветоваться.

Старик отложил чашу, приготовился слушать.

– Я когда во дворце была… – и Нина шепотом рассказала Феодору про случайно подслушанный разговор в дворцовых переходах. —Ума не приложу, что делать теперь, куда бежать. Записку я Василию отправила, а он то ли послание не получил, то ли прийти не захотел. А вдруг это и правда из дворца убийца, что мальчонку отравил? Сикофанту-то я про это говорить боюсь – а ну как сама в подземелья попаду. Вот и пришла к тебе за советом.