А в чаше – яд - [29]

Пучина заглотила парусник, как будто приняла жертву Посейдону, и начала успокаиваться. Анастас, теряя сознание от усталости и боли, сумел привязать себя к доске. Волны накатывали, трепали жалкий кусок дерева с привязанным к нему обессиленным человеком, но уже спокойнее и тише становилось вокруг. Из последних сил он приподнял голову, прошептал: «Господи…»

Очнувшись от боли, Анастас с трудом приподнял веки. Все расплывалось и качалось, кто-то напевал песню на смутно знакомом языке. Генуэзцы? Или франки? Где я? Как? Он попытался приподняться. Очередная молния боли пронзила тело, заново погружая сознание в темноту.

Когда он открыл глаза вновь, над ним склонился человек с узким строгим лицом и проседью в ухоженной бородке. Что-то спросил. Анастас зажмурился, сдерживая стон, силясь понять речь. В голове мысли раскачивались и бились одна о другую. Наконец незнакомец сказал по-гречески, но с акцентом:

– Откуда ты?

С трудом разомкнув губы, Анастас просипел в ответ:

– Константинополь… Где я?

Незнакомец легко похлопал его по руке.

– Ты на моем корабле. Я Винезио, купец. Плыву в Константинополь. Скоро будешь дома. Ты спасся чудом, спасибо нашему глазастому юнге – он тебя заприметил. Мы до шторма успели войти в бухту, а вы, видать, попали в самый ад.

Анастас хотел спросить что-то, но никак не мог сосредоточиться: сознание уплывало. А Винезио покачал головой.

– Молчи. У тебя очень сильные ушибы, наш лекарь сказал, что тебе нельзя говорить и уставать.

Он поднес к губам Анастаса чашу. Тот сразу узнал легкий запах опиума. Выпил и через несколько минут погрузился в тяжелый, полный кошмаров сон.

***

Ожидая Анастаса из дальнего путешествия, Нина по привычке выходила вечерами на городскую стену, вглядывалась в морскую гладь. Конечно, как только корабль прибудет, Анастас пошлет ей весточку. Но ей казалось, что она как будто приближает его, стоя вот так на стене, подобно маяку. Соленый ветер развевал подол столы, забирался под мафорий, норовя выпустить на волю ее черные упругие локоны. Но Нина любила ветер. Он как будто обнимал ее, желая освободить от беспокойства. Как старший брат, о котором Нина в детстве мечтала, ветер шептал ей о силе и просторе, которых она не знала. Звал за собой, просил оставить позади заботы и хлопоты. Солнце тем временем уже коснулось горизонта, расплываясь по низким облакам огненными языками. Постояв так до тех пор, пока небо из лилового не стало синим, а потом и черным, Нина пошла к дому.

А наутро подмастерье принес весть, что пришла венецианская галера с грузом стекла, кожи, тканей. Нина вздохнула. Где же корабль, на котором ушел Анастас? Заправив под покрывало прядь волос, поежилась, как будто холодом обдало ее. С чего бы? День погожий, теплый, до зимней стужи еще долго. Что-то беспокоило ее, не давало сосредоточиться на приготовлении притирания для губ, что заказала богатая клиентка. Птица резко крикнула за окном, Нина вздрогнула, выронила меру из рук. Да что ж такое?! Рассердившись, отодвинула миску в сторону, накрыла чистой тряпицей. Решительно вышла из аптеки, заперла за собой дверь и направилась к гавани.

В залитом солнцем порту стоял шум, сновали коммеркиáрии46, важно вышагивали купцы, спешили люди с тюками на спинах. Горланили и хохотали варяги, лилась певучая латинская речь, гортанно покрикивали арабы. Корабли покачивались, скрипя мачтами. Нина торопливо пробиралась сквозь толпу, ища глазами знакомый корабль. Выбравшись из гомонящей людской массы, она увидела, как в гавань входит галера с потрепанными парусами – видать, путешествие было долгим и трудным. У Нины сердце застыло. Пока корабль лавировал меж других, бросал якорь, спускал маленькую лодку на воду, прошло несколько часов. Нина металась по берегу, позабыв про все. Губы шептали молитву. Не Анастаса корабль, нет. Но если был шторм, может, эти гости что-то знают. Может, просто задержался византийский корабль в гостеприимной бухте, может… Паника душила, Нина пыталась себя успокоить. Присела на какие-то тюки, сжимая в руках покрывало, стянутое с головы. Ее кто-то обругал – что, мол, путаешься под ногами, кто-то спросил, все ли с госпожой в порядке, не надо ли проводить. Она помотала головой, поблагодарила за заботу.

Наконец со шлюпки сошли на берег двое купцов в богатой иноземной одежде, к ним кинулся коммеркиарий. Кошелек и пергамент перекочевали из рук в руки. Разговор велся на греческом. Нина накинула покрывало, сделала шаг навстречу иноземцам и сдержанно поклонилась. Те в удивлении остановились. Один из них раздраженно поджал губы, второй нахмурился.

– Подскажете, почтенные, не встречался ли вам торговый хелáндий47 под названием «Иларос48»? – обратилась к ним Нина. – На том корабле возвращается мой муж домой.

Купцы переглянулись.

– У нас на галере есть человек, спасенный с «Илароса». Как зовут тебя? – спросил один из них.

– Я Нина. Нина Кориарис, – прошептала она побледневшими губами.

Господин с бородкой сказал своему спутнику несколько слов, она не разобрала.

Как в тумане, что затягивает порой Золотой Рог, прошел следующий час. Нину привезли на лодочке на генуэзский корабль, где в темной каюте лежал Анастас в беспамятстве. Пришел корабельный лекарь, печально покачал головой. Нина и сама почувствовала тяжелый безнадежный запах, говорящий о том, что душа прощается с бренным телом. Доктор сказал что-то. Увидев, что женщина не поняла, он жестами показал, что корабельный священник уже причастил несчастного. Нина опустилась на колени рядом с мужем, начала его ощупывать, осматривать, веря до последнего, что она его выходит. Из сумы на поясе торопливо достала крохотный флакон с опиумом, полынную соль, выварку кровохлебки. Осторожно сняла покрывало и в ужасе прижала руку к губам. Живот раздут, грудь покрывали темные кровоподтеки. Сердце его билось часто, но кровь едва проталкивалась по жилам. Когда она прикоснулась к животу, Анастас вынырнул из небытия, глаза его широко раскрылись. Увидев жену, он выдохнул: