А ты попробуй - [3]

Плюхнули.

Лежа на жесткой кровати и разглядывая вентилятор под потолком, крутившийся настолько медленно, что это не производило абсолютно никакого впечатления на окружающий воздух, я думал о том, что еще никогда в жизни мне не было по-настоящему жарко. Да, я лежал на горячем солнце, потел, когда бегал, но ни разу не превращался в ломоть мяса, который пекут изнутри. Я чувствовал, что наполняюсь жаром, что мои внутренности превращаются в огромную кучу недоваренных потрохов, которую мне придется теперь всюду таскать с собой. Воздух вырывался из ноздрей и обдувал верхнюю губу, как горячий фен.

Как они здесь живут? Как эта страна вообще существует? Как такое количество воздуха нагревается до такой температуры и не раскаляет планету?

Разбирать вещи мы не могли – их было некуда класть; и мы понятия не имели, чем заняться после того, как с облегчением плюхнули задницы на кровати. Мне всегда было интересно, что делают рюкзачники целыми днями, и вот теперь я прилетел в Дели, сижу на койке и не знаю, что будет дальше. Мы расплывались от жары и усталости, и ни у меня, ни у Лиз не было ни малейшего желания выходить на улицу и осознавать, что мы в Индии.

В комнате был еще один человек. Он лежал на кровати и таращился в пространство, уперев локти в койку, а кисти рук оставив болтаться в воздухе. Как будто читал книгу, только без книги.

– Привет, – сказала Лиз.

– Мир, – сказал он.

– Мир, – ответила она.

Он сел на койке и стал нагло на нее пялиться.

– Как тебя зовут? – спросила Лиз.

– Ж.

– Жэ? – Я постарался как можно лучше выразить неприязнь, которой к нему проникся – и преуспел, особенно если учесть, что в моем распоряжении была всего одна буква.

– Ж – это класс, – сказала Лиз, пытаясь загладить мой резкий тон.

– Как тебя зовут на самом деле? – спросил я.

– На самом деле?

– Ага.

На лбу у него словно стояла печать: “Частная школа”.

– Ж.

– Тебя так родители назвали?

– Нет, это сокращенно от Джереми.

– Ясно, Джереми. То есть Ж.

– Откуда ты, Ж? – спросила Лиз.

Джереми ухмыльнулся и уставился на нее долгим многозначительным взглядом. Она с трудом скрывала смущение.

– Вы ведь... здесь... недавно?

Пай-девочка Лиз, залилась стыдливым румянцем.

– Да, – сказала она, теребя покрывало на кровати. – Мы только что прилетели.

– Я так и подумал, – сказал он.

– Уж не из-за самолетных ли бирок на рюкзаках? – предположил я.

Он меня проигнорировал.

– Когда пробудешь здесь ... несколько... месяцев... перестаешь задавать вопросы. Врастаешь в Индию, как в свою землю.

– Да, – сказала Лиз. – Я понимаю.

– И все-таки, откуда ты? – спросил я.

Он меня проигнорировал.

– Из Англии? Ты англичанин?

Он неохотно кивнул.

– Откуда точнее? – спросил я.

– Ох ... с юга.

– Отлично. Мы тоже. Из Лондона?

– Нет.

– А откуда.

Теперь я его вывел из себя.

– Танбридж-Уэллс, – сказал он.

– Красота, – сказал я. – Наверно, тебя все тут бесит. После такого богатого места, я хочу сказать.

– Нет. Уже нет, – произнес он, заглядывая в самую глубину лизиных глаз.

– Давно ты здесь? – спросила она.

Он ухмыльнулся.

– Оххх – давно. Так давно, что успел полюбить... и возненавидеть. Так давно, что не знаю, смогу ли вернуться назад.

– Неделя? – спросил я.

Это никого не рассмешило.

– И часто ты болеешь? – спросил я.

– Что значит – болеешь?

Он смотрел на меня так, словно я сказал что-то невообразимо умное.

Я смотрел на него так, словно он сказал что-то невообразимо глупое.

– Ну, как болеют. Делийский понос. Дрист.

– Слушай, если ты хочешь выжить в это стране, определись с терминами. Под болезнью на западе понимают одно, а на востоке совсем другое. Индусы принимают фатум; западных же людей непрерывная борьба с судьбой превратила в нацию ипохондриков. Все это размыто – мне трудно объяснить.

– Однако, ты не пьешь воду, – сказал я, кивнув головой на бутылку минералки, стоявшую у его кровати.

Он осуждающе на меня посмотрел. Лиз тоже осуждающе на меня посмотрела.

– Можно мне глотнуть, Джереми, то есть Ж?

Он кивнул.

Я не хотел глотать его бактерии, поэтому постарался не коснуться ртом бутылки, но это плохо удалось, и вода вылилась мне на грудь. Кажется, они не заметили. Под одобрительные восклицания Лиз типа: “Ой, как интересно!”, “У нас никогда так не получится”, “Где ты, говоришь, видел этого верблюжатника?”, и так далее, он принялся рассказывать о местах, где успел побывать. В конце концов, мне стало тошно, и я попросил Лиз выйти на пару слов в коридор.

– Зачем? – она с недовольным видом оторвалась от карты, которую показывал Джереми.

– Потому что мне нужно тебе что-то сказать.

– Но...

– Это касается только нас.

Она обменялась с Джереми выразительными взглядами и вышла вслед за мной в коридор. Там она зашипела, не дав мне открыть рта.

– Почему ты так груб?

– Потому что он мудак.

– Ты не имеешь права так говорить.

– Имею, потому что он козел.

– Если бы ты дал себе труд поговорить с ним по-людски, ты бы убедился, что он очень интересный человек.

– Ну, конечно.

– Да, конечно. И вдобавок он здесь уже давно, и может рассказать нам много чего полезного.

– Поэтому ты с ним кокетничаешь?

– Я с ним не кокетничаю.

– Еще как. Он положил на тебя глаз, как только мы вошли в комнату.