A moongate in my wall: собрание стихотворений - [48]
Шрифт
Интервал
и пахнет порохом дождь.
Там боги в кумирне древней
бессильны были и злы,
там хаты бедной деревни
упали в кучи золы.
Один только он из роты
в тот страшный день уцелел,
ушел живым от болота,
принявшего груду тел.
Вернулся снова в объятья
родной семьи и страны.
Зачем же будят проклятья
его молодые сны?
29 марта 1973 г.
432. Тихий омут
У нас на лужайке цветут васильки,
кругом на холмах молодые дубки,
довольные в поле пасутся стада,
и сладкая в наших колодцах вода.
Привольно и мирно у нас на селе;
спокойней житья не найти на земле.
В речонке у нас за селом детвора
полощется в летнее время с утра;
ей каждый изгиб и порожек знаком,
обросший зеленым, густым ивняком,
и омут под ивами светел и тих…
Но бойся ты омутов тихих таких!
13 августа 1973 г.
433. Стройка
Растут дома на склонах наших гор.
Их зелени не видно будет скоро,
и там, где пели птицы до сих пор,
шумят машины и гудят моторы.
Была тропинка… Но ее уж нет,
она сменилась мертвой панорамой:
цементом скрыт ее последний след,
который раньше вел к верхушке самой.
В горах ютилось мелкое зверье.
Лишенное насиженного дома,
нашло ль оно пристанище свое
в какой-нибудь ложбинке незнакомой?
И тишина царила здесь, пока
ее отсюда не спугнули люди.
Вот только в небе те же облака
напоминают о пропавшем чуде.
22 августа 1973 г.
434. Письмо к дочери[203]
Я теряю тебя, — понемногу, но верно теряю.
Светлым солнцем пройдя, с моего ты свернула пути:
ты ушла к своему золотому, далекому раю,
и в оставшийся срок мой тебя мне едва ли найти.
У тебя под окном караваном проходят верблюды,
купол древнего храма сияет тебе вдалеке,
и толпа незнакомого, мимо идущего люда
говорит на чужом, непонятном тебе языке.
Ты глядишь на волну своего голубого Босфора,
где с высот минарета зовет на молитву мулла.
Ты довольна теперь и сюда возвратишься нескоро.
Ты упорно мечтала отсюда уйти… и ушла.
22 августа 1973 г.
435. Цветы (Прямая дорога, Куоккала)[204]
Был сад. Мы проходили мимо,
когда купаться к морю шли
той улицей, неповторимой,
босыми, по ее пыли.
По левой стороне — канава,
стена деревьев и ручей,
и дачи всю дорогу — справа,
и у одной, не знаю, чьей,
цветник — картинка! Но на свете
не может быть таких картин,
что пахли б также, как от этих
незабываемых куртин!
Табак — гвоздика — георгины —
гелиотропы — резеда —
левкои — розы… список длинный
не перечислишь никогда.
Мы быстро шли; спеша купаться,
на пляж морской держали румб,
но не могли не задержаться
у ароматных этих клумб.
Теперь, когда бывает надо
вдруг отдохнуть от суеты,
я ухожу к ограде сада,
где все еще цветут цветы,
и, стоя у калитки милой,
мне радостно бывает знать,
что им дана такая сила —
всю жизнь мою не отцветать.
2 ноября 1973 г.
436. Отверженность[205]
Бездомна ты? Войди в мой дом,
Пусть и тебе приютом станет!
Темно и страшно под мостом
Осенним вечером в тумане.
Здесь крыша, стены и тепло,
И хлеба хватит — будем сыты!
Пусть ветер ломится в стекло —
Ведь окна наглухо закрыты.
Но ты не хочешь? Почему?
Ты ночью, в холод, в непогоду,
Предпочитаешь — не пойму —
Свою опасную свободу?
Как жаль… Я чувствую теперь,
Что буду жить всегда в тревоге.
Раз ты, мою отвергнув дверь.
Осталась там в своей берлоге,
И будет горько мне вдвойне
Что, выбрав с волей мрак и муку.
Ты и не вспомнишь обо мне
Тебе протягивавшей руку…
2 ноября 1973 г.
437. «Я ранена была, но встала…»
Я ранена была, но встала.
Еще в крови, еще в бреду,
еще отваги очень мало, —
с трудом, но все-таки иду.
Когда проснулась в сердце вера,
что слабость можно превозмочь,
сумела выйти из пещеры,
в которой пролежала ночь.
Хромая, выйду на проселок
среди распаханных полей,
уйду от тени черных елок
дорогой стройных тополей,
и вдруг увижу в блеске алом,
где солнце только что взошло,
на горизонте за каналом
свое знакомое село…
О, у меня найдется силы
дойти до этого села —
упала, да, — но видишь, милый,
я поднялась и добрела!
2 ноября 1973 г.
438. Парад[206]
Смотрели дети жадными глазами,
как чудо проходило у ворот:
что магараджа, правящий в Низаме,
задумал позабавить свой народ.
Как будто вдруг волшебники и маги
внушив ему такую из затей,
пустили золотые колымаги
процессией для нищих и детей.
Блестели ярко на охране формы,
сверкали аксельбанты и мечи,
толпа кричала выше всякой нормы,
бравурный марш играли трубачи.
Парад прошел. Народ валил оравой.
И все исчезло за углом. И нет.
А дети у решетки за канавой
стояли долго и смотрели вслед.
И позже, в темном и сыром подвале,
под шорох крыс, закутавшись в тряпье,
еще так долго все переживали
чудесное видение свое.
22 марта 1974 г.
439. В парижском кафе (Баллада о двух друзьях)
Давид Рубинчик
и Яша Иоффе
берут графинчик
и черный кофе,
и вспоминают, как было дома,
над кружкой кофе и жю-де-помма.
В далекой юности, до Парижа,
один был черный, другой был рыжий,
любили маму, блины и кашу,
и жизнь казалась куда уж краше!
Один жил в Пинске,
другой жил в Минске,
встречались оба
однажды в Двинске.
Но оказалось
все в жизни ломко:
и вот осталась
пустой котомка…
Они попались и отсидели
по десять лет и по две недели
и одном из жутких местечек в мире,
и залитых кровью снегах Сибири.
И много позже, уже в Париже,
сойтись случилось гораздо ближе.
Один весь лысый, другой весь белый:
бывает в жизни такое дело!
Давид Рубинчик
берет графинчик,
а Яша Иоффе