A moongate in my wall: собрание стихотворений - [47]
Шрифт
Интервал
вниз головой, как в смертный час на плахе,
кого-то вдруг на выручку зову
в последнем черном ужасе и страхе.
Ведь есть же чья-то сильная рука,
которая, минуя дебри ночи,
протянется ко мне издалека,
когда уже моей не будет мочи —
почувствует — протянется — найдет,
как только я позвать ее готова
из чащи леса, из глубин болот
на верный путь меня направить снова.
18 марта 1970 г.
422. «Туман, туман … и нет ему просвета…»
Туман, туман … и нет ему просвета
в моем суровом, пасмурном краю,
твоя судьба, потерянная где-то,
тревожит мысль вечернюю мою.
22 апреля 1970 г.
423. Гибель
Бежали
в дождь, в слякоть,
продолжали
кричать и плакать,
умирали глазами ввысь.
Снаряды,
как ананасы,
рядом,
за ними, в насыпь,
рикошетом скакали пули,
попадали в того ли, в ту ли…
Кой-кому удалось спастись.
Что случилось, никто не понял.
На коленях, лицом к иконе,
простояли, ища ответа.
Запирались двери в передней.
Выстрел умолк последний,
потухла, взвившись, планета.
И от дальних гор,
задрожав, стекая по склонам,
ближе — ближе — растущим стоном
доплыл похоронный хор.
24 июня 1970 г.
424. Старик (с натуры)
Старик стоит
на дорожке парка.
Над ним деревьев
желтеющих арка.
Старик стоит — идти тяжело.
Небо блестит
голубое стекло.
Седой. Нестриженый,
чуть косматый.
На нем рыжий
сюртук в заплатах.
Выполз, расстался с домашним смрадом,
вспомнить, как воздух осенний чист,
впиться давно помутневшим взглядом
в золотой
октябрьский лист.
Деревья древней старика
поднялись
ввысь.
Неожиданно, точно чья-то рука
тряхнула деревьев верхи,
как будто из очень большого мешка
осенние листья, желты и сухи,
посыпались на землю стаями.
будто бабочки кем-то сметаемы,
запестрели, заполнили воздух на миг.
И тихо. Ни лист не шуршит
В октябрьской тиши
на дорожке старик
стоит.
24 июня 1970 г.
425. Круги на воде[199]
Бросишь круглый камешек в пруд
И круги по воде пойдут,
до краев доплывут пруда
и потом пропадут навсегда.
Постоишь на сыром песке,
поглядишь на воду в тоске,
погрустишь, что блеснувший след
просиял, расплылся, и нет.
И пойдешь бесцельно шагать
Через рощу, просеку, гать.
Пустота, полумрак и тишь.
Грустно песенку просвистишь.
9 июня 1971 г.
426. Клошары
Где встает Триумфальная арка,
в толпе бродили, одни.
На дорожках печального парка
проводили пустые дни.
За мостом, у ограды чугунной,
склонясь над бликом реки,
ночью темной, голодной, безлунной
от глухой скрывались тоски.
И уставившись в звездные дали
с колеи, по которой брели,
на все поезда опоздали,
упустили все корабли.
То солнце их жгло без предела,
то ветер над ними гудел.
И миру не было дела
до их несвершенных дел.
[1971 г.]
427. «За бездомных, нелюбимых, сирых…»
За бездомных, нелюбимых, сирых
я зажгу высокую свечу.
Для себя ведь на дорогах мира
ничего уж больше не хочу.
В раннем детстве, на лугу душистом,
мне цыганка, весело маня
и играя золотым монистом,
нагадала счастья для меня.
Так и вышло. Миновало горе.
Есть любовь, и хлеб насущный есть,
есть друзья, и музыка, и море —
никогда всего не перечесть.
Но одно всегда меня смущало
в этой светлой, ласковой судьбе:
почему на свете слишком мало
кто вот также скажет о себе?
31 марта 1972 г.
428. Ангел[200]
Голубая луна поднимается круче и выше,
мутно-белые звезды свершают положенный путь.
На высокий чердак залетают летучие мыши
и бесшумно садятся усталым и сонным на грудь.
В этот час умолкают далекие звуки гитары,
затухает последний фонарь в опустевшем саду,
из-под темных стропил опускаются в душу кошмары,
из-под черных деревьев сова предрекает беду
В этот час просыпается, вздрогнув, дремавшее сердце,
и молитва пронзает чердачную темень и тишь —
ожидая, что где-то откроется светлая дверца
что сова замолчит, что исчезнет летучая мышь
И уносится страх, будто ветром влетевшим гонимый,
так становится вдруг нестерпимо и дивно светло:
возникая внезапно, как пламенный щит нерушимый,
над лежащим простершись, блеснет золотое крыло.
2 февраля 1973 г.
429. В веселом саду[201]
В веселом саду серебрятся фонтаны,
высоко растут золотые тюльпаны,
рассажены чинно и стильно на клумбах,
на пестрых куртинах и мраморных тумбах.
Сгибая для важности синие спины,
хвосты распустив, выступают павлины,
и гости нарядные ходят, по парам,
по светлым аллеям и по тротуарам.
От дальней площадки, с открытой эстрады
оркестра веселые льются рулады,
и сад наполняется звуками гимна,
и вечер спускается томно и дымно.
А если коснется кого-нибудь горе,
ни в слове его не поймут, ни во взоре,
и если кого-то настигнет беда,
о ней не услышит никто… никогда.
16 февраля 1973 г.
430. Апрель
Бывает тихий день такой в апреле,
когда висит прозрачной сеткой дождь,
и только что едва зазеленели
на косогоре силуэты рощ.
Идешь один проселочной дорогой.
По сторонам — канавы и кусты.
И не боишься вымокнуть немного,
когда кругом так много красоты,
Не торопись! Утра такие редки.
Дымок селенья виден вдалеке,
а над канавой протянулись ветки
пушистой белой вербы в ивняке.
Забудь свои дела, заботы, скуку
и город с человеческой гурьбой —
здесь на полях — ни голоса, ни звука,
и тихий, тихий дождик над тобой.
22 марта 1973 г.
431. Солдат[202]
Солдат возвратился с фронта,
здоровый и молодой,
с далекого горизонта,
где кровь смешалась с водой,
где плещут пеной кровавой
ручьи тропических рощ,
где в поле выжжены травы