А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк - [30]

Я взял девушек под руки и, прижимаясь к ним, вошел в лозняк. Мы спугнули кормившуюся на полянке стаю фазанов. Девушки, струсив, еще крепче прижались ко мне. Я воспользовался этим и поцеловал их в губы. Через весь лозняк мы, все трое, шли бедро к бедру. Я не выдержал, и рука моя скользнула в вырез Хелиного лифа. И ощутила не то большое яблоко, не то живого зверька. А левая моя рука уже привыкла и к яблоку, и к живому зверьку, и поэтому, как я ни удерживал и ни уговаривал ее в мыслях, она очутилась за лифом у Марыси. Девушка сначала отодвинулась, но когда в моей ладони оказалась живая сочная груша, прижалась ко мне еще сильнее.

И шли мы по трехлетнему лозняку все медленнее и медленнее. А идя по лозняку, я забыл и все никак не мог вспомнить, что я люблю больше. Яблоко или грушу. Наверное, потому не мог вспомнить, что не привык взвешивать в ладони ни яблок, ни груш. Я срывал их с веток и жадно вонзал в них зубы, чтобы поскорее утолить жажду. А из этих двух мне было знакомо только яблоко. Я знал, каково оно на вкус и как живое яблоко смешивается с яблоками, сорванными с веток. Потому-то, познакомившись уже с яблоком, я изо всех сил старался удержать живую грушу.

Не проронив за дорогу ни слова, мы поднялись на дамбу. Оттуда мы видели всю деревню, окутанную сном, но уже с петухом на плетне, петух во все горло орал на тетеревиную зарю. Испугавшись и петуха, и зари, мы отодвинулись друг от друга и вдруг все трое наперебой заговорили о реке, о Стахе, о лице, что так отчетливо проступило на белой осине.

Болтая так, мы вошли на огороды. Хеля хотела затащить нас к деду с бабкой за яблоками. Но уже совсем рассвело, и я боялся, что мы перебудим собак, а потом спугнем и чуткую стариковскую дрему. Я пообещал девушкам, что у моего дома они нарвут себе яблок, сколько захотят. Мы не стали рвать дедовых яблок и рысцой припустились по росистым огородам. Девушки — впереди, я — за ними. Мелькали их босые ступни. На спинах вместе с косами подскакивали связанные шнурками башмаки.

Так босиком, после дождя, мы ходили, бывало, в костел. Только у самого костела, обмыв ноги в луже, надевали башмаки. Да и огороды, тоже босые и почти пустые после жатвы, немного напоминали костел. Ведь уже начинали золотиться далекие холмы с деревянным ветряком за Вислой, и в приходском костеле зазвонили к утренней молитве. И сразу же над нашими головами откликнулся жаворонок. Как оперенная стрела, выпущенная из лука, все выше и выше вышивал он погоду.

Под звон жаворонка подошли мы к моему дому. Девушки вошли под молодые яблоньки и, нагибая ветки, срывали с них яблоки. Я помогал им, доставая до верхних ветвей, на которых яблоки были крупнее. Сорванные яблоки я честно разделил между ними. Когда у девушек за пазухами было полно яблок, мы пошли к риге. Приоткрыв дверь, мы уселись на высоком пороге и, грызя яблоки, принялись сплетничать о парнях, что приходили на гулянье.

Когда под ракитами проехал в лес за дровами первый воз, девушки стали собираться домой. Я хотел удержать их и даже затащить в ригу на сеновал — полежать со мной рядом, нарадоваться друг дружкой, да вдоволь наесться яблок, теплых от наших тел. Но они отказались, говоря, что дома, верно, уже беспокоятся. Я пошел в сад. И правда, у Хели и у Марыси двери сеней были приоткрыты. И я не стал задерживать девушек и попрощался с ними. Мы уговорились встретиться в следующее воскресенье у реки. Когда они уходили пустошью под ракитами, я стоял у калитки. Стоял до тех пор, пока за ними не затворились двери сеней.

Я подошел к колоде, чтобы умыться. Наливая воду и оглядывая сад, я заметил, что на яблоне все еще висит зеркало. И мне захотелось посмотреть, как я выгляжу после гулянья, после выпивки, после утренней прогулки у реки. Будто боясь в себе что-то спугнуть, я подходил к зеркалу на цыпочках. Шага за два я увидел в нем по-прежнему дремавший сад, поле за садом и два-три дома за полем.

Закрыв глаза, я на ощупь прошел два шага до зеркала. Коснувшись вытянутыми вперед руками ствола яблоньки, я опустился на всю ступню. Но еще долго стоял я с закрытыми глазами перед зеркалом. Только услышав, как пес выбежал из кукурузы и стал тыкаться мокрой мордой в мои босые ноги, я открыл глаза. И отступил на шаг, ведь я стоял лицом почти вплотную к зеркалу. Мое отражение напоминало немного то лицо, что выступило на осине.

Только отступив на несколько шагов и снова увидев яблоки и каждый листок, вырезанный светом, я узнал себя. Но был я не такой, как утром. Словно где-то далеко-далеко, можно сказать, за краем небосклона, увидел я в моем лице обеих девушек и парня из-за реки, а за ними — Ясека на золотых холмах. Я улыбнулся им, а на самом деле — себе, расчесывая пальцами спутанные волосы.

А в голове-то у меня еще шумело после малаги да после водки, вот я и подбоченился и принялся хорохориться между отражавшимися в зеркале яблоньками. И захотелось мне вдруг станцевать всем тем людям, что выглядывали из моего лица. Я стал притопывать босыми ногами, сначала осторожно, потом все быстрее и громче. Пес, вертевшийся в саду, с лаем бегал вокруг меня. Сад в зеркале, его ветви, усыпанные яблоками, часть поля и несколько домов за ней притопывали вместе со мной.