А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк - [150]
Пока, однако, ничего такого не произошло. Зато как-то в июле, когда от цветущих за окнами лип воздух стал медвяным и клейким, в нашей вилле устроили грандиозный прием. Даже для меня это было неожиданностью. Холодное мясо из кастрюль перекочевывало на блюда, с дюжину гусей, молоденьких уток, ощипанных, выпотрошенных, начиненных по всем правилам яблоками, потрошками, тщетно пытались улететь с вертелов в теплые края, загоготать, закрякать. В холодильнике охлаждалось множество напитков. В тот день, как и каждый год, покупался «негр». Так называли черный алмаз в несколько каратов, приобретавшийся всегда в июле. По этому случаю Марийка привезла из ближней деревни любительский сельский хор, исполняющий песни о любви, о хмеле. Он долго — две молитвы можно бы прочитать — пел во славу «негра»; с этого и начался большой праздник. До того, прежде чем хор появился в вилле, «негр» был благословлен в молебнах, заказанных в нескольких самых крупных костелах, освящен в молитвах, купленных у всех нищих, какие только сохранились в городе, захотев терпеливо набивать сенники бумажонками в грош ценой, пить яблочное вино. На вышитых подушках, как самый высокий орден, «негра» пронесли по украшенной зеленью вилле, по лестнице, увешанной лентами, внесли в сейф, спрятали, на всякий случай покропили замки освященной водой.
— «Негритенок» ты мой, сыночек, чернейший из черных, — умиленно пела Марийка, складывала руки, как для молитвы, одну за другой радостные слезы роняла. Приглашала в комнаты, где уже ждали сдвинутые столы, уставленные мясом, только что снятыми с вертела гусями и утками, по штуке на брата. Всю ночь продолжалось пиршество. Всю ночь полулежа ели-пили, рассказывали кто чего, пели наскоро сложенные песни о «негритеночке». А он, укрытый в сейфе, лежал преспокойно подле своих черных братьев, вспоминал землю на берегах Лимпопо, обезьян, перелетающих с дерева на дерево, гремящие по ночам тамтамы, рассказывающие всему свету о княжне Марийке, владелице пяти теплиц и одной пуговичной фабрички.
Только управились с покупкой «негритенка», только моя студенточка уехала к родителям в деревню, чтобы потрудить белы рученьки на жатве, пройтись серпом по хлебушку, властелину нашему, как настала пора собираться в Румынию, к Черному морю, где солнце, как апельсин, вечно сочное. Юзеку нашему по такому случаю справили новую пару, почти что ливрею, «фиат» вымыли, вычистили, прицепили новый фургон с занавесочками, несколько дней подряд выносили из дома чемоданы со шмотками, распихивали по углам. Несколько раз мы ночевали в этом фургоне, любились ночи напролет. Из представителя трудового народа, что смело шагает вперед, я снова стал Ендрусем, вроде как панычем, князем, не боящимся смелых речей, Марийкиным почитателем. У меня и времени-то не оставалось свободного, едва успел украдкой, второпях попрощаться, обнять в уголочке нашу кухарочку. И в середине августовской ночи в машине с прицепом покатил со своей Марийкой, словно перелетная птица, в чужие края, к теплому морю.
12
С приходом осени я частенько игрывал Марийке на кларнете. Каждый день в сумерках сидел на подоконнике и играл, что приходило в голову, что рождалось в мужицкой моей душе, которая никак не могла расстаться с пашней, лугом, лесом, полевой стежкой, протоптанной многими поколениями, утрамбованной, как гумно, ведущей за лес и дальше куда глаза глядят. Так же, только не Марийке, а подросткам из соседней школы, девушкам-невестам из приморского городка, пахнущего рыбой, водорослями, крепко впитавшимся в воздух йодом, я играл, когда служил в армии. Чайки прилетали с моря, били крыльями в зарешеченные окна, как будто моя музыка была раскрошенным хлебом, недоеденной треской, остатками от обеда, выброшенными на ближайшую помойку, сваленными в жестяные бачки для свиней, откармливаемых в хлевах, похрюкивающих из темноты.
После возвращения из армии я иногда играл на свадьбах, на гулянках. Потому и девушки меня лучше запоминали, норовили зацепить в толпе перед костелом, в костеле под хорами и на хорах, первыми заговаривали, шепотом назначали свидания на лугу, у реки, в ближнем лесу, куда бегали все влюбленные парочки. После нескольких таких свиданок, торопливых встреч у меня пропала охота ухаживать за вечно вздыхающими, утопающими в слезах девицами, которые не могли успокоиться до самого дома, до незапертого овина, до горницы, распахнувшей ставни с сердечками в сад, обсыпанный грушами, яблоками. Пес, спущенный с цепи, сорвавшийся с привязи, прыгал на нас грязными лапами, валил с ног, опрокидывал и тянул в сторону сарая, где бесились похотливые кролики, кудахтали перепуганные куры, гоготали гуси, понапрасну пытающиеся во сне склевать просеянное деревьями в саду золотое просо молодого месяца.
Не нужны мне были девчоночки, молодые, пригожие, специально для меня наряжающиеся, носящие образа в процессии, кидающие цветы под ноги приходскому священнику, надоело слушать пенье на хорах, откуда видать ангела с мечом, вселяющегося в старушек, архангела, несущего новобрачным благую весть, сатану, сдирающего кожу с пройдох, скряг, мошенников, заядлых склочников, чтобы обрядить их в зеленые травы, в листья, только что опавшие, из-под которых еж вытаскивает на иголках яблоко, чтобы отнести его догорающей за садом заре. Уже тогда я откладывал каждый грош, прятал в жестянку, укрывал от папашиных глаз в овине, в зарослях крапивы. О бегстве по ночам мечтал. О городе, о поджидающих меня девушках, цветущих для меня по-весеннему. Тогда еще, пожалуй, не о Матильде, с которой позавчера виделся, которую целовал-ласкал, уведя из осеннего города, и тем более не о Марийке, для которой я играю вот уже полчаса, а она сидит этажом ниже, в тот же самый сад глядит, беспрестанно вздыхая.
«Добро пожаловать! Мой небольшой, но, надеюсь, уютный мирок страшных сказок уже давно поджидает Вас. Прошу, прогуляйтесь! А если Вам понравится — оставайтесь с автором, и Вы увидите, как мир необъяснимых событий, в который Вы заглянули, становится всё больше и интереснее. Спасибо за Ваше время». А. М.
Имя Константина Ханькана — это замечательное и удивительное явление, ярчайшая звезда на небосводе современной литературы территории. Со времен Олега Куваева и Альберта Мифтахутдинова не было в магаданской прозе столь заметного писателя. Его повести и рассказы, представленные в этом двухтомнике, удивительно национальны, его проза этнична по своей философии и пониманию жизни. Писатель удивительно естественен в изображении бытия своего народа, природы Севера и целого мира. Естественность, гармоничность — цель всей творческой жизни для многих литераторов, Константину Ханькану они дарованы свыше. Человеку современной, выхолощенной цивилизацией жизни может показаться, что его повести и рассказы недостаточно динамичны, что в них много этнографических описаний, эпизодов, связанных с охотой, рыбалкой, бытом.
Симона всегда знала, что живет в приемной семье, и ее все устраивало. Но жизнь девушки переворачивается с ног на голову, когда звонит ее родная мать и предлагает встретиться. Почему она решила познакомиться? Почему именно сейчас? Симоне придется найти ответы на множество вопросов и понять, что значит быть дочерью.
Хелен поддается на уговоры брата и отправляется в весьма рисковое путешествие, чтобы отвлечься от недавнего развода и «перезагрузиться». Курс выживания в дикой природе – отличная затея! Но лишь до тех пор, пока туда же не засобирался Джейк, закадычный друг ее братца, от которого всегда было слишком много проблем. Приключение приобретает странный оборот, когда Хелен обнаруживает, что у каждого участника за спиной немало секретов, которыми они готовы поделиться, а также уникальный жизненный опыт, способный перевернуть ее мировоззрение.
Автор многих романов и повестей Григорий Канович едва ли не первым в своем поколении русских писателей принес в отечественную литературу времен тоталитаризма и государственного антисемитизма еврейскую тему. В своем творчестве Канович исследует эволюцию еврейского сознания, еврейской души, «чующей беду за три версты», описывает метания своих героев на раздорожьях реальных судеб, изначально отмеченных знаком неблагополучия и беды, вплетает эти судьбы в исторический контекст. «Очарованье сатаны» — беспощадное в своей исповедальной пронзительности повествование о гибели евреев лишь одного литовского местечка в самом начале Второй мировой войны.
Тадеуш Ружевич (р. 1921 г.) — один из крупнейших современных польских писателей. Он известен как поэт, драматург и прозаик. В однотомник входят его произведения разных жанров: поэмы, рассказы, пьесы, написанные в 1940—1970-е годы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.