А. Г. Орлов-Чесменский - [35]
— Интрига-то там какая? Помнится, Оснельда питает чувства к Хореву, но Хорев — брат Кия, что лишил престола ее Завлоха, и она от великих своих чувств отрекается. Может, тут что тебя смутило?
— Не хотел говорить, да принудили вы меня, только чтоб дальше разговор наш не разошелся. Роман Ларионович Воронцов отозвался, что не надобно молодым гвардейским офицерам уроки царям давать. Время, мол, не пришло. Великий мастер Петербургской нашей ложи, с ним ли нам спорить.
— Ну, если сам Великий мастер…
ПЕТЕРБУРГ
Дворец графа Алексея Разумовского
Алексей и Кирила Разумовские
— Батюшка-братец, Алексей Григорьевич, наконец-то Бог свидеться привел! Ручку дозвольте.
— Кирила, ты ли? Я уж счет ночам потерял, тебя дожидаючись. Неужто поспешить не мог? Аль нарочный замешкался?
— Что вы, батюшка-братец, нарочный за три дня до Глухова доскакал, да и я тут же собрался, часу не потерял.
— Может, и так. Знать, мне время без конца показалося. Боялся за тебя, ох, и боялся же!
— Да вы расскажите, о чем беспокойство ваше — из письма не все мы с Тепловым выразуметь сумели.
— Ты не выразумел, а Теплов бы должен. Да что там, Кирила! Благодетельница наша, государыня, едва в лучший мир не отошла.
— Захворала чем?
— Хворь-то ее, вроде бы, обычная — в падучей упала, как из церкви в Царском Селе выходить стала. Биться начала — сильно так. Дохтур прибежать не успел — затихла, обеспамятела. Кабы рядом был, знал, как ей, голубушке нашей, помочь. Где там! Мне к ее императорскому величеству и ходу нет. Одно слово — бывший. На руки, на руки бы ее, голубушку, поднять. У нас на селе каждая баба знала — в падучей от земли оторвать надо, а как же!
— Батюшка-братец, все известны, как вы ее величеству преданы, так ведь не вам довелось государыне помогать?
— Не мне, Кирила, не мне. А Шувалов, что ж, в сторонке стоит, только руки заламывает. Много от того проку не будет!
— Чему дивиться! Силой ему с вами не мериться.
— Да и любовью тоже. Нешто так любят!
— Батюшка-братец, это уж государынино дело, ее воля — не нам с ней спорить.
— Твоя правда, Кирила. Преданности своей да любви, коли сама Елизавета Петровна расхотела, ей не доказать. Давненько меня замечать перестала: ровно стенку за мной разглядывает, атак…
— Дело прошлое, батюшка-братец, а что вас теперь в опасение-то ввело?
— Да ты что полагаешь, я о друге твоем сердешном Шувалове Иване Ивановиче зря вспомнил? То-то и оно, что его превосходительство, ученый муж наш великий об себе думать стал.
— Как это о себе?
— И не один он. Царедворцы все заметались, решили: государыне конец пришел. Кто к наследнику кинулся. А кто и того хитрее — к великой княгине.
— К Екатерине Алексеевне?
— К ней, к ней! К кому же еще?
— Да зачем? На троне ей самодержавной царицей не бывать: и супруг есть, и наследник его же.
— А вот поди ж ты, канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин немедля ей весточку послал. Мол, государыне конец приходит, так чтобы вы, ваше высочество, о престоле для себя побеспокоились.
— Не верю! Бестужев-Рюмин?
— Он, он, Кирила, не сомневайся.
— Бестужев-Рюмин и чтобы так просчитался? Куда ж его опаска хваленая подевалася? Теплов мне в письме вычитал, да и в толк не возьму, чего старая бестия заторопился!
— Куда уж дальше, коли генералу-фельдмаршалу Апраксину самовольно предписал из Польши в Россию воротиться.
— А Апраксин?
— Что Апраксин? Воротился. Теперь государыня в великом гневе, да не о том толк, Кирила, — о тебе.
— Обо мне? С какой стати?
— А с той, что твои амуры с великой княгиней всему двору известны.
— Ну, уж скажете, братец, амуры!
— Ничего, выходит, и не было? Не махались вы с великой княгиней? Записочек друг другу не писывали — от большого ума? Никитка мой конвертиков раздушенных с половины великой княгини сюда не нашивал?
— И что тут такого? Великая княгиня наверняка их жгла — кто такую корреспонденцию хранить станет.
— Видишь, видишь! Сам признался про «такую корреспонденцию»! А коли до государыни дойдет, что делать будешь? Ты ей, благодетельнице нашей, всем, что есть, по гроб жизни обязан, а сам другого обжекту не нашел, акромя великой княгини. Знаешь ведь, нищего и вовсе в подозрении иметь будет. Оно и выйдет, что Разумовский-младший против государыни в пользу невестки ее ненавистной интригует, на престоле великую княгиню, полюбовницу свою бывшую видеть хочет.
— Да полноте, батюшка-братец, от того голова кругом пойдет, что вы себе вообразить можете.
— Коли я могу, то императрица наша Елизавета Петровна и вовсе подумает. Она, братец мой, никогда никому лишней веры не давала. Смеяться смеется, шутить шутит, а про себя совсем иное держит, нипочем не забудет.
— Государыня?
— А ты что думал, только и делала, что веселилась да на балах до упаду танцевала? Веселилась, верно. Танцевала ночи напролет, тоже верно. Иной раз занавесы в зале отдернут, на дворе утро, солнышко давно встало, у танцоров сил никаких нет, с лица спали, еле на ногах держатся, а она, матушка наша, только посмеивается. Личико, что маков цвет. Туфельки истоптанные сменит, и хоть снова в пляс.
— Так я о том и говорю.
— О том, да не о том. Пришло время наследника сватать, супругу ему выбирать. Бецкой принцессу Ангальт-Цербстскую в Петербург привез. Уж и дело сладилось, и препон, вроде бы, для свадьбы никаких. А государыня Воронцову Михайле Ларионовичу наказывает за перепиской принцессиной крепко-накрепко следить: нет ли с ее стороны умыслу какого в пользу иной державы. Бывалочка скажу ее императорскому величеству, мол, кому же еще и верить, а она, матушка наша, как вскинется. Ты, мол, друг нелицемерной, в дипломатии не силен, так и времени на рассуждения твои тратить не к чему. Вот ведь как!
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
Алексей Константинович Толстой (1817–1875) — классик русской литературы. Диапазон жанров, в которых писал А.К. Толстой, необычайно широк: от яркой сатиры («Козьма Прутков») до глубокой трагедии («Смерть Иоанна Грозного» и др.). Все произведения писателя отличает тонкий психологизм и занимательность повествования. Многие стихотворения А.К. Толстого были положены на музыку великими русскими композиторами.Третий том Собрания сочинений А.К. Толстого содержит художественную прозу и статьи.http://ruslit.traumlibrary.net.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Знаете ли вы, что великая Коко Шанель после войны вынуждена была 10 лет жить за границей, фактически в изгнании? Знает ли вы, что на родине ее обвиняли в «измене», «антисемитизме» и «сотрудничестве с немецкими оккупантами»? Говорят, она работала на гитлеровскую разведку как агент «Westminster» личный номер F-7124. Говорят, по заданию фюрера вела секретные переговоры с Черчиллем о сепаратном мире. Говорят, не просто дружила с Шелленбергом, а содержала после войны его семью до самой смерти лучшего разведчика III Рейха...Что во всех этих слухах правда, а что – клевета завистников и конкурентов? Неужели легендарная Коко Шанель и впрямь побывала «в постели с врагом», опустившись до «прислуживания нацистам»? Какие еще тайны скрывает ее судьба? И о чем она молчала до конца своих дней?Расследуя скандальные обвинения в адрес Великой Мадемуазель, эта книга проливает свет на самые темные, загадочные и запретные страницы ее биографии.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
Повесть о четырнадцатилетнем Василии Зуеве, который в середине XVIII века возглавил самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану, изучил жизнь обитающих там народностей, описал эти места, исправил отдельные неточности географической карты.
«Кто любит меня, за мной!» – с этим кличем она первой бросалась в бой. За ней шли, ей верили, ее боготворили самые отчаянные рубаки, не боявшиеся ни бога, ни черта. О ее подвигах слагали легенды. Ее причислили к лику святых и величают Спасительницей Франции. Ее представляют героиней без страха и упрека…На страницах этого романа предстает совсем другая Жанна д’Арк – не обезличенная бесполая святая церковных Житий и не бронзовый памятник, не ведающий ужаса и сомнений, а живая, смертная, совсем юная девушка, которая отчаянно боялась крови и боли, но, преодолевая страх, повела в бой тысячи мужчин.
Новый роман современного писателя-историка А. Савеличе-ва посвящен жизни и судьбе младшего брата знаменитого фаворита императрицы Елизаветы Петровны, «последнего гетмана Малороссии», графа Кирилла Григорьевича Разумовского. (1728-1803).
Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.
Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»(Дневник императора Александра II,22 мая 1880 года).
Вошедшие в том произведения повествуют о фаворите императрицы Анны Иоанновны, графе Эрнсте Иоганне Бироне (1690–1772).Замечательный русский историк С. М. Соловьев писал, что «Бирон и ему подобные по личным средствам вовсе недостойные занимать высокие места, вместе с толпою иностранцев, ими поднятых и им подобных, были теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны».