А. Г. Орлов-Чесменский - [31]
— О чем ты, Бредихин? Ведь если так рассудить…
— Что рассудить-то, Григорий Григорьевич? Девять лет великая княгиня замужем пробыла, ни тяжелой не ходила, ни выкидышей не имела, а тут на десятом году сыночка принесла. Одно лишь невдомек, почему бы великому князю такому подарку не обрадоваться?
— Постой, Бредихин, разве не красавчика с радостным известием к какому-то королю отправили?
— Все верно, к шведскому. Адольфа-Фридриха осчастливить новостью.
— Выходит…
— Э, братец, суди как знаешь. Только покуда великая княгиня в тягости была, красавчик за другими придворными дамами волочиться начал. Очень его за это великий князь одобрял.
— А красавчик что же?
— Что красавчик? Императрица Елизавета Петровна больше его в Петербурге держать не пожелала. Из Швеции вернулся, помнится, в Гамбург резидентом направили, из Гамбурга посланником в Париж, а там снова в Гамбург.
— Говорили, редким мотом был.
— А чего ж не мотать, когда каждая дама за него платить долги готова была. Уж на что великая княгиня не при деньгах, а и то, поговаривали, раскошеливалась. Великая княгиня опять своих обид не скрывала — кому ни попадя жаловалась на легкомысленную жизнь былого камергера. Тяжело он ей достался.
— Неужто до великого князя ничто не доходит?
— Если и доходит? Не дорожил он супругой смолоду, нынче и вовсе в тягость она ему стала.
— Господа, а что ж насчет Шувалова болтовня одна?
— Это какого, не Андрея ли Петровича, Маврушкиного сына?
— Его самого.
— Что ж, мог и он великой княгине показаться, коли государыня его с матушкиной подсказки в Париж направила. Даром-то по Европам гулять не отправят.
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Елизавета Петровна, М. Е. Шувалова
Чтой-то? Никак лес шумит. Высоко-высоко. В поднебесье. Ветром вершины гнет… Нет, не лес — галька на берегу. В Петергофе. Волна набежит на берег да и отступит. А они за ней — шуршат, шуршат. Глаза б приоткрыть. Да нет, плывет все округ. Подушка из-под головы уходит. Лучше так лежать. Зажмурившись.
Половица скрипнула. Дышит кто-то…
— Государыня-матушка, никак проснулась? В себя приходит. Слава тебе Господи, слава тебе…
— Ты что ли, Мавра Егоровна?
— Я, я, государыня-матушка, царица ты наша ненаглядная. Кому ж около тебя неотлучно быть, как не твоей Мавре. Вот и дождалась радости. Сейчас, сейчас Ивана Ивановича кликну. Тут он — которую ночь в антикаморе на креслице дремлет. Отсоветовала я ему возле постели твоей сидеть. Отсоветовала — прогневаешься, мол. Послушался голубчик, а от дверей ни на шаг не отходит. Кушанье обратно отсылает. Какая уж тут еда, говорит…
— Не смей, Маврушка, слышь, не смей…
— Чего не сметь, матушка? Все исполню!
— Не зови Шувалова.
— Да как же о радости такой ему не сказать? Чай, не чужой.
Страшна, поди, как смертный грех.
— Ой, что ты, что ты, красавица наша! При свече вижу — хороша. Дай занавеси-то отдерну…
— Перестань, Мавра. Нечего меняутешать. И занавеси оставь. Так покойней. Что было-то со мной? Ничего не помню.
— А не помнишь, еще лучше, государыня-матушка. Чего дурное-то помнить. Заслабла ты маленько. Обеспамятела. А вот теперь в себя пришла.
— Это как батюшка покойный. Припадок, значит.
— О государе Петре Алексеевиче ничего не могу сказать. Сама знаешь, не было меня тогда при дворе. Все твоими милостями несказанными, твоим благоволением.
— Я тоже не видала. Говорили, матушка только лицо руками застила: таково-то страшно ей казалося.
— Скажешь тоже, матушка-государыня! Ничего-то страшного с тобою и не было. Заслабла ты, так никто и не заметил: Иван Иванович с Михайлой Воронцовым под ручки подхватили, вмиг в опочивальню доставили, в постельку мы тебя уложили…
— Когда это случилося?
— Надысь, государыня-матушка, надысь.
— Не путай, Маврушка, день нонче какой?
— День-то? Середа.
— А было воскресенье. Только то и помню — на воскресную обедню шла. Так ведь?
— Да что уж красавица наша, разодета ты была — глаз не оторвать. Как солнышко сияла.
— Три дни, выходит, в беспамятстве… А что во дворце?
— Лучше уж ты, государыня, Ивана Ивановича спроси. Он на все дела государственные орлиным оком глядит, все знает.
— Не хочу Шувалова. Всех покроет. Всему оправдание найдет. Да говори же, графиня! Сей же час говори! В армии-то дела какие?
— Вот об армии и речь. Апраксин тут…
— Тут? А нешто не при войске ему быть надобно? С чего вдруг в Петербурге оказался? Когда поспел?
— Сказывают, правда, нет ли, Алексей Петрович ему сюда прибыть велел. Армию на зимних квартирах расквартировать.
— На зимних? Так ведь лето еще? С чего бы это?
— Сама, государыня-матушка, дознайся, как чего. Напраслины возводить не стану, а про то, что весь недуг твой с великой княгинею общался, каждый воробей в Петербурге под застрехой чирикает.
— Вон оно откуда ветер дует! Великая княгиня. Ненавижу! Господи, как ненавижу! Глаза б мои ее, тихони подлой, не видали! Не зря говорят: захочет Господь наказать Человека, отымет у него разум. Вот и у меня отнял, когда невесту племянничку выбирала. И росточком-то мала, и лицо что морда лошадиная — длинное, и цветом землистая. По-русски ни словечка не знала. Все только кланялася. Кабы не мать ее, принцесса…
— Да, сходна, сходна с епископом Любекским, братцем своим. Судьба у тебя такая, государыня-матушка, первую любовь-то свою помнить. Так ведь сладься у вас в те поры дело, не видать тебе престола отцовского.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
Роман английского писателя Джея Уильямса, известного знатока Средневековья, переносит читателя в бурные годы Третьего крестового похода Легендарный король Ричард Львиное Сердце, великий и беспощадный воитель, ведет крестоносцев в Палестину, чтобы освободить Святой Город Иерусалим от власти неверных. Рыцари, давшие клятву верности своему королю, становятся участниками кровопролитных сражений, изнурительных осад и коварных интриг, разыгравшихся вокруг дележа богатств Востока. Что важнее: честь или справедливость – этот мучительный вопрос не дает покоя героям романа, попавшим в водоворот грандиозных событий конца XII века.Джей Уильямс (1914 – 1978) – британский писатель, снискавший большую популярность детскими книгами.
"Глухая пора листопада" – самый известный в серии романов Юрия Давыдова, посвященных распаду народовольческого движения в России, в центре которого неизменно (рано или поздно) оказывается провокатор. В данном случае – Сергей Дегаев, он же Яблонский...
Роман-эпопея «Севастопольская страда» русского писателя С.Н. Сергеева-Ценского (1875 — 1958) посвящен героической обороне города во время Крымской войны 1853 — 1856 гг.Эпопея «Севастопольская страда» впервые опубликована в журнале «Октябрь», 1937 — 1939. Выходила неоднократно отдельным изданием.
В романе автор обратился к народной легенде об отсeчении руки Константину Арсакидзе, стремился рассказать о нем, воспеть труд великого художника и оплакать его трагическую гибель.В центре событий — скованность и обреченность мастера, творящего в тираническом государстве, описание внутреннего положения Грузии при Георгии I.
Дневник американской девочки Эмбер Биллоуз, которая вместе с отцом-журналистом оказывается на тихоокеанской базе США Перл-Харбор. День 7 декабря 1941 года изменил американскую историю. В результате нападения японцев США потеряли много кораблей и самолетов, тысячи людей погибли. Трагедия Перл-Харбора изменила взгляды американского руководства на мировую политику. На следующий день, 8 декабря, США вступили во Вторую мировую войну.Одна из книг весьма популярной в США серии (оригинальное название «Dear America»)
Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.
Новый роман современного писателя-историка А. Савеличе-ва посвящен жизни и судьбе младшего брата знаменитого фаворита императрицы Елизаветы Петровны, «последнего гетмана Малороссии», графа Кирилла Григорьевича Разумовского. (1728-1803).
Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»(Дневник императора Александра II,22 мая 1880 года).
Вошедшие в том произведения повествуют о фаворите императрицы Анны Иоанновны, графе Эрнсте Иоганне Бироне (1690–1772).Замечательный русский историк С. М. Соловьев писал, что «Бирон и ему подобные по личным средствам вовсе недостойные занимать высокие места, вместе с толпою иностранцев, ими поднятых и им подобных, были теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны».