А душу твою люблю... - [2]
Из Бонна и Берлина Наталья Николаевна с семейством переехала в курортный городок Годесберг и поселилась в недорогом отеле. Она принимала ванны, пыталась любоваться природой, совсем не такой, как в родном Полотняном заводе или на петербургских дачах, старалась развлекать себя новыми знакомствами. Но тоска не отступала, и она писала мужу:
В глубине души такая печаль, что я не могу ее приписать ничему другому, как настоящей тоске по родине.
«Родина, – думала Наталья Николаевна потом, вспоминая ту поездку, – какая бы она ни была, для меня всю жизнь была священна. Вряд ли я могла бы жить вне своей родины, как мои сестры».
Из Годесберга она писала:
…личности, сидящие с нами за табльдотом, мало интересны, придется мне исправить эту ошибку. Мы, оказывается, были в обществе ни много, ни мало как принцев. Два принца… учатся в Боннском университете, старший из них – наследный принц. С ними еще был принц Липп-Детмольдский. Что касается этого последнего, то уверяю тебя, что Тетушка, рассмотрев его хорошенько в лорнетку, не решилась бы взять его и в лакеи… Эти дураки были бы очень удивлены, найдя в Петербурге такую роскошь, о какой не имеют и представления, и общество несравненно более образованное, чем они сами.
В 1862 году здоровье Натальи Николаевны стало еще хуже. К бессоннице и тяжелому настроению прибавился кашель. Ночи напролет она сидела в постели, опираясь на подушки, и засыпала только под утро. Уже без особых уговоров она провела зиму в Ницце, и ей полегчало. Окончательно здоровье ее было подорвано после поездки в Москву. Родные и близкие знакомые уговаривали не ездить. Но как же могла она оставаться в Петербурге, когда ее ждали на крестины внука, которого сын Александр в честь великого деда назвал Александром. Надо было посмотреть на младенца, сердцем матери порадоваться теплому уюту семьи сына, который женился на Софье Александровне Ланской – племяннице мужа Натальи Николаевны. Столько было тогда хлопот, связанных со свадьбой! Брак долго не разрешали, считая жениха и невесту родственниками. С просьбой об этом браке Наталья Николаевна обращалась к императору. Тогда она еще могла сделать это…
Брак оказался счастливым, не то что у дочери Натальи, которая разошлась с мужем, имея трех крошек-детей. Больше года сопротивлялась Наталья Николаевна браку Натальи с Михаилом Леонтьевичем Дубельтом, ей не хотелось отдавать за него дочь потому, что он был сын всесильного жандарма, и потому, что жених был старше на четырнадцать лет, и, главное, потому, что все говорили о тяжелом характере Михаила Леонтьевича, о его увлечении карточной игрой. Но дочь все же настояла на своем.
Тоска за дочь истомила Наталью Николаевну, горькие мысли не покидали ее, но выхода из создавшегося положения она не видела. Двое Натальиных малюток теперь здесь, у Ланских. Только дочь Анну отец не отдавал Наталье, а так как служба его была связана с частыми поездками за границу, он возил всюду с собой и дочь.
Как-то в горькую минуту отчаяния Наталья Николаевна детям сказала, чтобы потом… письма к ней Александра Сергеевича, которые хранятся у сына Александра, были переданы Наталье Александровне – это наследство дорогое. Знала бы Наталья Николаевна, что пройдут годы, и ее Таша, возвратившись на родину, выйдет замуж за приехавшего в Россию принца Николая Вильгельма Нассаусского! А перед венчанием ей будет пожалован титул графини Меренберг.
Но не дано человеку предвидеть будущее. Лежит Наталья Николаевна под голубым одеялом, по подушке разметались ее несобранные темные с проседью волосы. Часто приходит полузабытье. А в иные минуты ярким видением проносится прошлое. Вся жизнь. И особенно одно воспоминание неотвязно всплывает в памяти.
Тогда серое, серое петербургское утро, с ветром и мокрым снегом, сизое, угрожающее небо, нависшее над потемневшими домами, сменилось ясным холодным днем. Наталья Николаевна поехала за старшими детьми, которые были у княгини Мещерской – близкого друга Пушкиных. Обычно вещее сердце Натальи Николаевны в тот день не чуяло беды. Не заметила она и того, как, чуть свернув в сторону, ее сани пропустили встречные, в которых ехал Пушкин с Данзасом. Сердце-вещун и тут смолчало…
Александра Сергеевича ждали к обеду, а он опаздывал. Уже давно был накрыт стол. Из детской доносились мягкие удары мяча, грохот падающих игрушек, иногда голос няни.
Александра Николаевна, сбросив туфли, уютно устроилась в кресле в будуаре сестры, а та вспоминала со смехом, как вчера на балу у графини Разумовской сразилась в шахматной игре с иностранцем, о котором шла слава как о большом мастере, и обыграла его.
…Они сели за шахматный столик в небольшой комнате, друг против друга. Иностранец, пораженный красотою своей партнерши, некоторое время бездумно любовался ею. Потом опомнился и, быстрым, самоуверенным взглядом окинув окружавших их гостей, поглядывая на прекрасную русскую женщину, рискнувшую соревноваться с ним в шахматном искусстве, сказал снисходительно: «Ну что же, мадам, начнем?»
Наталья Николаевна молча кивнула.
И они начали играть. Когда он проиграл, графиня Разумовская, смеясь, сказала гостю: «Вот какие наши русские женщины!»
«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием.
«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.– О! Я достаточно изучил этот путь.Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери, притронулся к ней рукой, не позвонил, не постучал, а просто притронулся, и она открылась.В дверях стоял Людвиг.Потом Соня смутно припоминала, что случилось.Ее сразу же охватил панический страх, сразу же, как только она увидела холодные глаза Людвига.
«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:– Вот, к примеру, свет-трава!..Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве.
«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением.
«… В комнате были двое: немецкий офицер с крупным безвольным лицом и другой, на которого, не отрываясь, смотрела Дина с порога комнаты…Этот другой, высокий, с сутулыми плечами и седой головой, стоял у окна, заложив руки в карманы. Его холеное лицо с выдающимся вперед подбородком было бесстрастно.Он глубоко задумался и смотрел в окно, но обернулся на быстрые шаги Дины.– Динушка! – воскликнул он, шагнув ей навстречу. И в этом восклицании был испуг, удивление и радость. – Я беру ее на поруки, господин Вайтман, – с живостью сказал он офицеру. – Динушка, не бойся, родная…Он говорил что-то еще, но Дина не слышала.
В своих повестях «Крыло тишины» и «Доверчивая земля» известный белорусский писатель Янка Сипаков рассказывает о тружениках деревни, о тех значительных переменах, которые произошли за последние годы на белорусской земле, показывает, как выросло благосостояние людей, как обогатился их духовный мир.
Юрий Мейгеш живет в Закарпатье. Его творчество давно известно всесоюзному читателю. Издательство «Советский писатель» выпустило в переводе на русский язык его книги «Верховинцы» (1969) и «Каменный идол» (1973). Тема любви, дружбы, человеческого достоинства, ответственности за свои слова и поступки — ведущая в творчестве писателя. В новых повестях «Жизнь — минуты, годы...» и «Сегодня и всегда», составивших эту книгу, Ю. Мейгеш остается верен ей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В новую книгу известного молдавского поэта и прозаика Николае Есиненку вошли три небольшие повести и цикл рассказов. Заглавная повесть сборника «Деревянная пушка» посвящена военной теме: беспомощный старик и его невестка, оказавшиеся в гуще военных событий, вступают в неравную схватку с врагом и — побеждают. О переменах, происходящих в общественной жизни, в духовном мире нашего современника, повествуется в рассказах, представленных в книге.
Две повести и рассказы, составившие новую книгу Леонида Комарова, являются как бы единым повествованием о нашем времени, о людях одного поколения. Описывая жизнь уральских машиностроителей, автор достоверно и ярко рисует быт и нравы заводского поселка, характеры людей, заставляет читателя пристально вглядеться в события послевоенных лет.
В романе А. Савеличева «Забереги» изображены события военного времени, нелегкий труд в тылу. Автор рассказывает о вологодской деревне в те тяжелые годы, о беженцах из Карелии и Белоруссии, нашедших надежный приют у русских крестьян.