93-й. Год великого поражения - [45]

Это указ императрицы о сборе налогов с вновь присоединенных после третьего раздела Польши областей.

И в том же номере в разделе «разные известия» читаем:

«Продажа.

…Продается каменный о 2 этажах с принадлежащими службами и садом дом, в саду особым флигелем с баней…

Продается садовник, сведущий оранжерейные фруктовые деревья и парники содержать…

Продается голландский молодой бык, годный к заводу, самой лучшей породы…

Продается крестьянин 30 лет с женой и 2 малолетними дочерьми, весьма доброго поведения и к работе способный человек. О цене спросить за Московою рекою, в приходе троицы в Битнякове, в доме господ Тимирязевых…»

Этой крестьянской семье повезло — продали не порознь… В оценке трагедии России именитейшим философом-эллинистом Алексеем Федоровичем Лосевым (1893–1988) ничего нового нет.

«Рабочие и крестьяне безобразны, рабы в душе и по сознанию, обыденно скучны, подлы и грубы. Им свойственна зависть на все духовное, гениальное, матерщина, кабаки и циничное самодовольство в невежестве и бездействии…

Россия кончилась с того момента, как народ перестал быть православным. Спасение русского народа я представляю себе в виде «святой Руси».

Оценка эта идет по линии все того же застарелого недоверия к народу, органического непонимания, откуда его «испорченность» и «опущенность», народа, веками исполнявшего назначение холуя, подъяремной скотины; народа, у которого рабство еще до середины XIX века могло в любое мгновение отнять жену, дочь, сестру и превратить их в наложниц барина. Людей продавали до 1861 г. Не только продавали — могли засечь насмерть. И засекали тысячами, а то и травили собаками. Девушек в бессчетном количестве бесчестили до совершеннолетия. Детей отнимали от родителей и продавали в города — и они уже более никогда не виделись…

Крепостное право стояло совсем рядом. Мой дед по отцу, Парфен Александрович Власов, родился крепостным. Ему было больше десяти, когда вышел самый знаменитый Манифест в истории России — Манифест Александра Второго «о свободе». Помните заключительные слова этого исторического документа? «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с НАМИ Божеское благословение на свой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного..»  И под Манифестом гордая и энергичнейшая роспись Александра Второго.

Обворованный, доведенный до состояния скотины, неизбывно униженный, забитый всеми властями света, народ и не мог быть другим, его мировоззрение и быт не могли сложиться иными. Презирать его, пинать, травить, клеймить последними словами — это не сложно, тем более формально отражает подлинную сущность. Но протянуть руку такому народу, БЫТЬ с ним — на это духу у просвещенных эллинистов, как и у подавляющей части блестящей российской интеллигенции, так и не хватило. Обирая его столетиями зверским, даровым, подневольным трудом, держа в недоеде и вечном страхе, измываясь над любым проявлением его самостоятельности и вообще личности, эта образованно-образцовая часть России отказывала народу в праве подняться на ноги и пусть уродливо, пусть страшно, но, в конце концов, расстаться с прогнившим, смрадным бытом. Бытом, который был порожден тысячелетним рабством, беспощадным выкачиванием из народа всех его соков, надругательством над его душой, семьей — каким может быть такой народ и каждый человек?..

Написал на третью неделю после расстрела русских людей в своей столице, в доме Советов и у дома Советов. Под аплодисменты публики, скопившейся у американского посольства, и под молчаливое одобрение Европы, США, Японии… всего мира…

Самые чистые и лучшие пали… озверелая солдатня и милиция стреляли в Русь… Судьба ее теперь — быть разодранной на куски, жить с заткнутым ртом, хиреть, терять память, все пуще проникаться страхом и умирать, умирать…

Не уберегли Россию…

Этой ночью стал засыпать — и вдруг вспомнил, что туалет, куда я заглянул семь недель назад (на первом этаже дома Советов, со стороны входа номер двадцать; надо было в последний раз привести себя в порядок перед выступлением в прямом эфире в «Парламентском часе») — один из тех, в который сложили штабелями трупы защитников дома Советов. Сначала сложили мертвых, а потом, когда доставили раненых и добили, добавили к тому штабелю трупов. Мертвые лежали до потолка. Кровь натекла по щиколотку… Самое место для прогулки Гайдару, Черномырдину, Ерину, Грачеву, Барсукову… ну и их «повелителю»…

Чтобы приморить остатки совести, назвали людей, намеченных к уничтожению большевиками, «национал-патриотами» — и взялись стрелять, бить, мучить, насиловать, грабить…

А стреляли, насиловали, мучили, грабили… Россию — Вспомнил эту комнату, как-то весь вздрогнул — и уже не заснул. И рассвет прошел и новые заботы, а эта комната с уже неживыми ребятами, застывшими в киселе крови, — все в памяти…

И чувство вины: я жив, а они отстреляны… Я эту комнату и сотни других комнат, улиц и пустырей буду помнить, пока живу…

Не уберегли Россию…

Вооруженное восстание (а занялось именно восстание) было, безусловно, спровоцировано, но прежде всего самой властью. Беспримерный по преступности акт разгона конституционного органа, затем четырехдневное людоедское избиение женщин, стариков, подростков вокруг дома Советов ОМОНами многих городов России озлобили народ (причем имели место убийства безоружных граждан, пуще других зверствовал осетинский ОМОН — «спасибо» Осетии за нашу помощь ей). террор ОМОНа имел обратное действие. Людей к оцеплению прибывало все больше и больше. Жажда мщения все более раскаляла древний русский город.