900 дней в тылу врага - [35]

В час ночи партизаны вышли на старый след. Снова мы увидели телеграфные столбы.

— Линия, — сказал Ворыхалов.

Отряд залег. Я взял группу ребят и вместе с ними пошел проверить, нет ли засады. В двадцати метрах от столбов оставил бойцов, а сам, прижимаясь к земле, подполз к насыпи. На линии — ни души.

Я хотел уже было вернуться, как вдруг на путях выросли силуэты двух людей. Совсем рядом раздался голос. Люди на путях откликнулись. Значит, нас ждут.

Немцы сдержанно разговаривают. Мне удается уловить только два слова: «партизан» и «капут». Вдали вспыхнула ракета, осветив у телеграфного столба трех человек в касках и с пулеметом. Разговор прекратился, послышались приближающиеся шаги. Долговязый фашист, шлепая сапожищами по воде, прошел в трех метрах от моей головы.

Опять неудача! Нам абсолютно не везет. Снова вернулись в лес, чтобы там провести день.

В лесу жевали почки деревьев, пили из луж воду, крутили из прошлогодних листьев цигарки. Дым притуплял голод. Едва стемнело, отряд цепочкой потянулся из леса. В неглубоком овраге случайно наткнулись на двух спящих парней. Они пытались бежать, но были задержаны. Документов у них никаких не было. Один из них доказывал, что они с Чирой — такая кличка была у его товарища — партизаны и оба родом из Лихославля. Ребят пришлось взять с собой.

На этот раз берем круто вправо и снова выходим к железной дороге. Но не успели мы подойти к телеграфным столбам, как из темноты раздался гортанный окрик:

— Хальт! Хэнде хох!

Ночную тишину потрясли взрывы гранат. Опять вспыхнули лучи прожекторов, и вновь началась смертельная схватка. Под шквальным огнем неприятеля приходится отступать. Здесь мы теряем отважного командира Федора Яковлева, гибнут от фашистских пуль Федор Попков, Павел Турочкин и другие бойцы. Не вернулся из этого боя и Чира из Лихославля.

Мы — в ловушке. Немцы накрепко перекрыли нам все пути отхода. Остается последняя и решающая попытка прорваться к частям Советской Армии.

13. Тяжелые испытания

Ночью в третий раз с трудом переправляемся через знакомую Пузну. Приближается рассвет, и нам нужно как можно дальше уйти от места переправы. Ориентируясь по компасу, идем без отдыха по густым, болотистым зарослям на юго-восток. Утром натыкаемся на свежую вырубку, устраиваемся под пушистыми ветками елок и засыпаем беспокойным сном.

Часов в девять меня поднял Толя Нефедов.

— Немцы ходят, — сообщил он.

Я осторожно раздвинул ветки. Небольшая группа вражеских солдат пилила деревья. Немцы-лесорубы не представляли для нас большой угрозы, но и мы для них не были опасны. Редко у кого осталось два-три патрона, у большинства сберегался лишь последний заряд… для себя.

В полдень немецкие солдаты разожгли костры. Запахло чем-то вкусным. Немцы варили обед. Люди почувствовали острый голод. Закружилась голова — организм требовал пищи.

Вид у всех был страшный: осунувшиеся посиневшие лица, воспаленные глаза. Толя Нефедов не выдержал:

— Сейчас бы кусман черного хлеба, — мечтательно сказал он.

— Да с солью, — поддержал Ворыхалов.

Моментально всем представилась большая краюха ароматного хлеба, густо посыпанная солью, и сразу же появилась неудержимая слабость.

После этого случая всякие разговоры о еде были запрещены.

День клонился к вечеру. Окрасив розоватым цветом верхушки деревьев, выплыло из-за туч солнце. Высоко над головой послышался звук самолета.

— Наш, — улыбнулся Анатолий.

Немецкие солдаты, окончив работу, ушли. Мы с трудом поднялись и медленно потянулись в болотистый ельник. Когда отряд миновал заболоченный участок леса, перед нами раскинулась просторная равнина с извилистой речушкой и пологими, поросшими камышом берегами. Вскоре мы увидели в камышах людей, которых сначала приняли за партизан. Бросились было туда, но вовремя различили зеленые мундиры. Немцы строили через речушку мост. Косясь глазом на солдат, мы скрылись в камышах. На противоположном берегу реки заманчиво маячил вдали и манил своим мирным видом одинокий домик.

«Может быть, там нет гитлеровцев», — подумали мы и представили, как встретит нас гостеприимный хозяин, возьмет в руки большую буханку свежего хлеба и начнет отрезать толстые ломти. А на столе в огромной солонке соль. Макай — не хочу.

Мы долго наблюдали за домом. Из него никто не выходил.

— Пошли! — сказал я.

Едва достигли воды, как возле нас фонтанами взвилась влажная земля. Зацокали, засвистели пули. Возвращаться назад было поздно. На наше счастье чья-то добрая рука положила через речку бревно. Мы быстро проскочили по нему. Надежда на помощь несла нас, как на крыльях.

Когда приблизились к дому, увидели немецкого солдата. Прижавшись к углу, он с колена бил по нас из карабина. Мы свернули к лесу.

Вскоре наступила ночь. Которая это была ночь наших скитаний, никто не мог сказать — сбились со счета. Я шел с пустым автоматом. В пистолете осталось три патрона. Последнюю гранату-лимонку я случайно уронил в воду во время переправы через Пузну.

Утром отряд приблизился к лесной просеке. Пока бойцы отдыхали, я пошел проверить, нет ли на просеке немцев. Придерживая по привычке автомат на изготовке, вышел на просеку. Посмотрел по сторонам — никого. Хотел идти дальше, но здесь же оторопел. Метрах в пяти-шести у толстого дерева стоял гитлеровец с направленной на меня винтовкой. Мне удалось разглядеть испуганное лицо солдата и трясущийся ствол в его руках. Немец целился мне в голову. Моя рука инстинктивно потянулась к пистолету.