900 дней в тылу врага - [18]

Шрифт
Интервал

Из всех листовок нам больше всех нравилась такая.

На лицевой стороне крупным планом был нарисован немецкий солдат в мундире без брюк. Позади солдата на коленях стоял плюгавый человечишка и угодливо лизал длинным языком зад фашистскому вояке. Внизу лаконичная подпись:

— Ты скажи мне, гадина,
сколько тебе дадено?

А на обороте было напечатано:

«Полицейский! Скоро Красная Армия придет в те места, где ты творишь свое черное, подлое дело. Народ сам выберет тебе заслуженную кару, и ты никуда не уйдешь от нее. Убежища у врага не ищи. Немцы знают, коль ты изменил Родине, то им изменишь всегда. Задумайся над своей судьбой. Вспомни родных, которых ты опозорил проклятым полицейским именем. Сегодня еще не поздно повернуть оружие, быть вместе с народом, но завтра может пробить твой час.

Эта листовка служит тебе пропуском в партизанский отряд или на сторону Красной Армии».

Население с большим удовольствием подбрасывало полиции подобные листовки. Да и сами немцы смеясь дарили их своим прислужникам.

Как-то наша разведка доложила, что в деревне Чернецово стоит казачья часть, которой командует русский подполковник. Что если попытаться уговорить казаков перейти на нашу сторону? Мы написали письмо и переправили с одной смелой девушкой в гарнизон. Письмо было вручено лично подполковнику. Выпроводив всех из штабной комнаты, офицер расспросил девушку об истории письма.

— Это провокация, — сказал он. — Говорите правду, иначе расстреляем.

Девушка была готова к любому обороту дела.

— Я вам сказала правду, — ответила она. — А смерти я не боюсь. Немцы убили моего отца и мать. Вы, русский, хотите расстрелять меня.

Она так посмотрела на офицера, что тот отвел глаза. Они долго говорили между собой. Прощаясь, подполковник сказал:

— О письме забудьте. Передайте своему атаману привет, но предупредите его, чтобы связных ко мне не присылал. За их судьбу не ручаюсь. Мы сами перейдем, когда надо, прямо в Красную Армию. А теперь идите.


Наступил конец сентября. Серебряные паутинки тонким кружевом окутывали ветви деревьев. Было тихо и спокойно. Птицы покинули свои родные места и улетели на юг. Только одинокие синицы, радуясь первым заморозкам, прыгали с ветки на ветку, перекликаясь пискливыми голосами.

Наш отряд стоял недалеко от асфальтированного шоссе Пустошка — Невель. Обстановка была серьезная: почти всюду в деревнях стояли немецкие части. Разговоры велись вполголоса. Старались как можно реже разжигать костры. Но вот однажды в нашем лагере вдруг раздался звонкий заразительный хохот. Мы вскочили на ноги и тут же обнаружили нарушителя дисциплины.

— Ты чего заливаешься? — сердито накинулись мы на него. Боец захлопал глазами.

— Я… так… случайно… вспомнилось… — растерянно оправдывался он.

На следующий день повторилась такая же история. Теперь смеялся другой боец. Оказалось, что кто-то из разведчиков принес в отряд сборник юмористических рассказов. Читая их, ребята забывались и надрывали со смеху животы. Книгу пришлось до времени отобрать.

Ведя разведку и разбрасывая листовки, мы не забывали о диверсиях на железной дороге. Ребята давно надоедали пустить их проверить взрывчатку.

И вот время подошло.

Диверсию наметили провести на участке Новосокольники — Идрица.

Под вечер две тройки партизан вышли к железной дороге. Одна из них, возглавляемая Виктором Соколовым, направилась восточнее Пустошки, другая, во главе с Поповцевым, — западнее. С Соколовым пошли Николай Орлов и Анатолий Нефедов; с Поповцевым — Николай Горячев и Василий Ворыхалов. Остальные партизаны пошли к шоссе Пустошка — Невель. Лес хорошо скрывал нас от постороннего глаза, и мы двигались днем.

У дороги залегли, замаскировались. Лес по обеим сторонам шоссе вырублен. Справа дорога далеко просматривается. Слева, за небольшим мостом, — сворачивает в сторону и теряется в густом сосняке. Недалеко от нас валяется остов грузовой машины, за ним виднеется одинокая могила с крестом.

— Свой, — говорит Беценко, указывая на могилу.

— Откуда ты знаешь? — удивляется Толя Нефедов.

— Бачишь, крест не березовый и русская каска у ног…

— Немцы! — предупреждает Веренич.

Из-за поворота по шоссе строем и вразброд идут солдаты. Их человек восемьдесят. Они, очевидно, только что вышли из гарнизона. Топот кованых сапог, говор и смех эхом разносится по лесу. Сейчас солдаты поравняются с нами. Уже отчетливо видны их лица, ордена и медали на мундирах. Веренич, сжимая в руках карабин и скрипя зубами, шепчет мне в лицо:

— Уйдут, командир, бить надо… уйдут…

— Лежи, — отвечаю я, дотрагиваясь до его плеча. Чувствую, как тело его бьет легкий озноб.

Немцы прямо перед нами. Один солдат бросил в кювет окурок сигареты — тонкая струйка дыма пробивается сквозь редкую траву.

Когда немцы скрываются, Веренич дает волю своему возмущению:

— Почему не стреляли?

— А сколько, по-твоему, мы могли убить? — задаю я встречный вопрос.

— Сколько? Ну, человек пятнадцать.

— А потом что?

Веренич озадачен.

— Ты не подумал о ребятах. Куда они пришли бы с задания, если бы немцы погнались за нами?

— Это верно, — соглашается Веренич. И как бы к слову добавляет: — А все-таки жаль, что ушли…

У шоссе мы пробыли весь день. Движение по нему оказалось не таким интенсивным, как предполагалось. Мимо нас изредка проносились одиночные грузовики. Раза четыре прошмыгнули мотоциклисты, видимо патрульные.


Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.


Актеры

ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.


Сергей Дягилев

В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».


Путеводитель потерянных. Документальный роман

Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.


Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.