8848 - [57]
«…Город в дорожной петле, а над городом плывут… И две тысячи лет война…» — отчеканивали бессмертные слова колонки.
Павел Андреевич оставил Цоя, поправил что-то в ухе, с деревьев все реже срывались листья. «Еще неделька-другая — и можно менять резину», — по старой привычке всплыло в памяти — времена, когда он сам занимался машиной, давно прошли, теперь это делали специально обученные люди.
***
Лада крутилась возле зеркала, прикладывая то к одному ушку, то к другому недавно подаренные серьги; капельки змейкой спускались вдоль длинной шейки, девушка еще разочек облизнулась, прежде чем коробочка захлопнулась, — и этим придется отлежаться у Ирки. Лада, безусловно, не относилась к числу несложившихся женских судеб, своим горбом зарабатывающим себе на хлеб, тем не менее в свое время сделала всё, чтобы Пупсик пристроил ее на работу, — теперь в ее распоряжении был маленький, персональный муравейник, работающий, как часы, зам и свободный график, работа оказалась прекрасной ширмой для личного времени и пространства — и не только… В любой приличной организации регулярными пайками капают премии, под прикрытием которых удобно легализовывать «левую» (подаренную не суженым) ювелирку — вырученная при этом денежка аккуратно складывалась на счет старушки матери, оставшейся, как в страшном сне, где-то в Урюпинске. Лада не завиралась, не удваивала, как некоторые, барыши, разводя на один и тот же подарок и мужа, и любовника, но и не разбрасывалась — курочка клюет по зернышку (из памяти еще не выветрилась съемная пополам с Иркой комната, одна на двоих пара колгот). В прежних тесных взаимоотношениях целесообразности более не наблюдалось, тем не менее Лада пока придерживала подругу при себе, дарила с барского плеча разонравившиеся блузочки, скидывала надоевшие кофточки. Ирка, привыкшая быть тенью, как и раньше, слизывала Ладину прическу, делала себе такие же, как у подруги, когти. Лада смотрела на все это сквозь пальцы, особенно теперь, когда вышла замуж за Пупсика, подруги все реже пересекались, а если бы даже гипотетически и оказались в одной компании, стоило им обернуться — и сразу становилось ясно, кто красавица, а кто каракатица.
Телефон, дрогнув, затих, не подавая признаков жизни. Еще на заре романа Олежеку был сообщен секретный код: один гудок — «я по тебе скучаю», два — «выйди на связь», Лада редко держала телефон на звуковом режиме. На этот раз всего один блымк, проходя мимо, девушка схватила телефон и тут же его отбросила, всплеск и снова тишь да гладь. Такие переходы с переливами наталкивали на вполне естественную мысль — такова Лада во всем, а главное, в этот самом деле… всех от кроликов до оленей не могло это не привлекать. Цапнув из ящика что-то ажурное, Лада направилась в ванну. Капище утопало в переливающихся гранях тюбиков. В кольцо обернулся тюрбан. Сверху брызнул тропический душ. Скользкое тело покрыли легкие разводы золотистой жижи, обратившиеся в пенящуюся увлажняющую субстанцию. Гель для душа — прошлый век, ни одна уважающая себя дева не может без содрогания намылить им ни одну впадинку или округлость своего скользкого тела, для некоторых зон — он даже опасен. Сушит. Дойдя до этих самых зон, Лада взяла совсем другой флакончик, еще более нежный и бережный. Свой черед ждали еще несколько пузырьков. Промокнув переливающиеся чешуйки, Лада оделась.
На улице, не успела она дойти до следующего дома, на хвосте повис автомобиль, стекло опустилось.
— Девушка, подвезти?
Лада села в машину:
— Скучал без меня, Суслик? — чмокнула она водителя в щечку.
— Очень… — Олежек попытался встряхнуться, отреагировать, роман, предполагающий только одну плоскость, неожиданно из нее вышел. Лада оказалась не девушкой-ромашкой, которую можно когда хочешь оттоптать в чистом поле.
Наконец Олежек включился, секунда — и Лада перехватила тот самый взгляд, положила руку чуть выше его колена, юный пионер снова застрял, но тут же спохватился, провел пятерней по Ладиному бедру, машина отъехала от обочины, резко притормозившая впереди «Газель» оборвала обоюдные поползновения, дальше ехали без глупостей, Олежек вздохнул свободнее.
Через два моста, три тоннеля и тридцать три светофора показалось офисное здание. Молодой человек остановился метрах в трёхстах, еще когда роман только дал завязь, Лада провела инструктаж: на расстояние пушечного выстрела к офису не подъезжать, бабы кругом глазастые, зубастые, каждая вторая из удовольствий позволяет себе разве что зефир, у некоторых не то что мужа — и любовника нет. Выбравшись из машины, Лада, двигаясь от бедра, направилась к офису, но Олегу было не до того, он ответил на звонок, стал напряженно слушать, губы его в ответ изредка шевелились.
***
С работы Лада приехала домой, плюхнулась на диван, тучи сгущались, между бровями легла складочка, но портила она безупречный лобик недолго. Больше всего Лада не любила тянуть кота за рога, подвешенное состояние было ей противно до тошнотиков, бить нужно четко, как кобра, и желательно не в молоко. А для этого нужно… спокойствие, и только спокойствие… Были, конечно, вещи, которые могли и ее вывести из равновесия, взять хотя бы результат сделанного на днях теста, но это было всего лишь сиюсекундное замешательство…
Герои коротеньких рассказов обитают повсеместно, образ жизни ведут обыкновенный, размножаются и в неволе. Для них каждое утро призывно звонит будильник. Они, распихивая конкурентов, карабкаются по той самой лестнице, жаждут премий и разом спускают всё на придуманных для них распродажах. Вечером — зависают в пробках, дома — жуют котлеты, а иногда мчатся в командировку, не подозревая, что из неё не всегда возможно вернуться.
Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.