80 дней в огне - [2]

План поиска интересный. Слушаешь и восторгаешься. Затем другая мысль: а ведь каждый из его создателей уже определил себе место в этом бою. И, понятно, определил невзирая на большой риск, не считаясь с собственной жизнью. И третье — как быстро люди, вчера еще совсем мирные, овладели трудной и тяжелой тактикой войны.

Ползем среди разрывов мин, под непрерывный свист пуль к передовой и, взобравшись на развалины одного сарайчика, пытаемся получше ознакомиться с обстановкой. Но много увидеть не удается: по-прежнему полыхает сталинградский пожар.

В 24.00 я доложил:

— Товарищ полковник, план готов.

Хочется прибавить, какой план. И еще сказать: не мой он, а Ахметдинова, Сахно и Чуднова.

Гуртьев похвалил скупо. Оказывается, он все знал.

— Хорошо, что посоветовались с разведчиками, они говорили мне о лазе между развалинами…

Без умолку зуммерит полевой телефон. Полковник берет трубку, слушает и приказывает связисту:

— Вызовите пятнадцатого.

«Пятнадцатый — это майор Чамов», — вспоминаю случайно подслушанный несколько минут назад разговор.

— Пятнадцатый, почему молчит батарея? — спрашивает комдив и хмурится. Потом он на минуту закрывает глаза. В чем дело? Утомление? Вероятно, иное, очевидно, это попытка хотя бы мысленным взором охватить участок переднего края дивизии, который тянется от «Красного Октября» почти до Тракторного. Да, я не ошибся. Полковник бросает в трубку телефона несколько коротких приказаний. Он говорит о коробочках, спичках и карандашах, требуя подтянуть танки, стрелять из пушек и минометов. Снова зуммерит телефон. Лицо комдива темнеет.

— Наседают? А резерв? Уже израсходован? Трудно? Понимаю, понимаю, но подкрепления дать не могу, нет. Понимаешь, у самого нет. — Взгляд Гуртьева скользит по карте. Минута напряженного раздумья (через лоб протянулась морщина) — и решение принято. — Проведите отвлекающий маневр у железнодорожной ветки, и огня, побольше огня.

Я был там, около этой железнодорожной ветки, или, вернее, около ее остатков. Насыпь изрыта блиндажами, рельсы разворочены снарядами.

Снова телефон.

Полковник сердито насупился и привстал. Хотя его лицо по-прежнему спокойно, все же нетрудно догадаться: случилось очередное, обязательное в сталинградские дни чрезвычайное происшествие.

— Капитан, — резко обращается он ко мне, — в районе второго объекта прорвались фашистские автоматчики. Возьмите разведчиков и уничтожьте их.

Срываюсь с места, выкрикиваю: «Есть, уничтожить! Разрешите идти?», но Гуртьев меня задерживает, быстро и в то же время тщательно объясняет, в каком именно месте просочились гитлеровцы.

Разведчики спят. Спят потому, что каждую свободную минуту сталинградский солдат стремился подарить отдыху. Слово — они на ногах. Осматривая отряд, пересчитываю. Ну и рота — девять человек! Устремляемся на передовую.

Впрочем, понятие «передовая» более чем условное. Сталь сыплется одинаково и в окопы, и в штабную полевую кухню. Продвигаться следует очень осторожно. Враг сверху видит каждый твой шаг.

Где немцы? Как их обнаружить? Объект номер два — большое складское здание завода «Баррикады». Железобетон его стен развалился на глыбы, удивительно непроходимые и путаные. Прежде чем уничтожить автоматчиков, следует их разыскать, а враг коварен, он не показывает себя, но старается обнаружить и поймать на мушку тебя. И еще одно: надо беречь людей, и хотя нас очень мало, в условиях сталинградского городского боя девятка — тоже сила. В полках удручающе пусто.

Если с гитлеровского наблюдательного пункта заметят, тогда держись… Напророчил. Зловеще заскрипел фашистский «ванюша». Каждый метр берега ими великолепно пристрелян, и мины шлепаются почти рядом. Нас, видимо, собрались отрезать от Волги. Выход один — вперед, под обрыв, там не увидят. Маневр удался.

Дальше, как во сне… Непрестанная трескотня автоматов, уже у самой заводской стены бой врукопашную. Враги неосторожно выдали себя. Мы их расстреливаем почти в упор. Крики, ругань — немецкая, русская, украинская, татарская. После — тишина, упоительная, почти музыкально прекрасная.

Правда, вокруг не совсем безмолвно, так просто кажется. Обыкновенная галлюцинация слуха. Стреляют не в нас, а ухо на такое не реагирует. Я лежу на теплой, покрытой мелким щебнем земле… Где-то изредка взрываются мины, большей частью шальные, бросают их, пожалуй, для порядка, но не в цель.

Минута отдыха, и тщательная проческа руин. Никого. Значит, уничтожили. А если кто и остался в живых, не разыскать. Правда, такой притаившийся зверь очень опасен. Он контролирует пути на КП, в медпункт, к реке.

Чуднов ползает взад и вперед, от глыбы к глыбе и призывает:

— Фриц, фриц, хенде хох, Гитлер капут, битте, битте.

Вот и весь запас его немецких слов. Приглашает в плен вежливо, почти нежно. Напрасно — никто не откликается.

Пересчитываем убитых гитлеровцев. Тринадцать. Что за роковое число! У нас убито двое. Итог, несомненно, в нашу пользу, а брови сдвигаются с ненавистью. Свои, русские люди погибли.

У входа в штольню встречаюсь с офицером связи Аргунским.

— Ну, как план ночного поиска? — спрашивает он. — Неужели успели составить?

— Успел не только составить, но и повоевать, — отвечаю грубо. А почему? Аргунский симпатичный человек. Я знаком с ним еще по штабу армии. Видно, характер стал портиться.