80 дней в огне - [4]
Гуртьев успел хорошо изучить тактику врага и безошибочно определять его ближайшие планы. Разгадал он их и сейчас. К полудню Чамов доложил об исполнении приказа.
Вдруг на нашем участке началась бешеная стрельба. Это немцы нажимают на полк Кушнарева.
— Держитесь, майор! Немцы сейчас прекратят атаку. Не волнуйтесь, — говорит полковник.
И снова не ошибся. Противник перебрасывает силы к Чамову, а здесь успокаивается.
Ждем час, другой. Гитлеровцы вымотались, пехота уступила место артиллерии, та усердствует.
Медленно опускается ночь, теперь горящий город особенно страшен. Всюду языки пламени, всюду дым.
— Ну, капитан, можно и до дому, — говорит Гуртьев. — Вечером с левого берега пополнение должно прийти. Надо встретить.
«Пополнение» — какое громкое название. Кажется, вот выгрузятся из катеров несколько тысяч человек. Какое там! Придет сотня, и то отлично. Порой даже в голову закрадываются тревожные мысли. Неужто совсем обезлюдели?
В штольне застаем комиссара дивизии старшего батальонного комиссара Свирина, широкоскулого, добродушного силача, с крутым, удивительно крепким подбородком. Взгляд его тоже крепкий, волевой. Человек требовательный, но доброй души. Комдив и он понимают друг друга с полуслова, они сработались хорошо. Свирин прекрасно умеет помогать Гуртьеву, умеет завоевать любовь солдат.
— Где же пополнение? — спросил Гуртьев Свирина.
— На подходе, так доложили, а сегодня я не ездил на левый берег.
Полковник изучающе посмотрел на утомленное лицо собеседника и вдруг спросил:
— Опять в окопах ночевали?
— Ничего не поделаешь, — улыбнулся комиссар.
— И в контратаку ходили?
— Было.
— Эх, Афанасий Матвеевич, не бережете вы себя.
— А вы, Леонтий Николаевич? — ответил Свирин.
— Нет, я берегу, сегодня я, например, целый час спал. Глупо растрачивать последние силы.
…Наступала ночь. Холодело. С севера, из-за черных скелетов заводских корпусов, то и дело налетал неистовый ветер. Он гудел в остатках дымоходов разрушенных домов, со скрежетом рвал с крыш железо.
— Время подходящее, — заметил Гуртьев. — Когда фрицы улягутся, действуйте, капитан, и помните: «язык» необходим.
Описывать поиск подробно, пожалуй, не стоит. Тема не нова и не особенно интересна. Как всегда, обстреляли из пушек место нападения; как обычно, сильно шумела группа отвлечения, а группа захвата — тройка моих друзей — действовала стремительно, в один бросок. Ахметдинов, Сахно и Чуднов выполнили задание.
Воспользовавшись давно облюбованным лазом среди развалин, они проползли так, что ни один камень не упал, ни один шорох не раздался. Потом вся тройка заползла в окопчик гитлеровского сторожевого охранения. Там всегда находились два солдата. Ахметдинов знал их прекрасно, недаром он с заводской стены не раз наблюдал за ними. Он знал, прийти им на помощь не успеют. Между ними и фашистской передовой — развалины, а потому действовать можно почти наверняка. Успех решила внезапность действий. Прежде чем враги опомнились, разведчики проникли в окопчик и вытащили оттуда огромного эсэсовца.
— Сопротивлялся сильно, и дрался, и кусался, — жаловался Ахметдинов, показывая рваную рану на руке.
— А фриц живой? — испуганно спросил я, глядя на лежащего на полу безжизненного эсэсовца.
— Живехонек, только перетрусил чуток, — улыбнулся разведчик, толкнув ногой гитлеровца.
Эсэсовец поднялся. Глядя на его испуганное лицо, я не испытывал ненависти. Скорее, родилось другое: жалость, смешанная с презрением. Смотрел я на белобрысого, упитанного верзилу и думал: ему тоже, вероятно, надоела война, сейчас, кроме страха за свое существование, в нем ничего нет. Даже не верилось, что подобный телок оказывал сопротивление. Человек, стоявший передо мной по команде «Смирно», тянулся в струнку, выражая лишь предельную угодливость. Мне думалось, прикажи ему стрелять по своим, ей-ей запалит.
И… презрение окончательно вытеснило жалость.
Допрашиваю. Пленный говорит охотно. Отвечает на все вопросы.
— В роте осталось лишь двадцать пять человек, да, потери большие, да, надоело, тянет домой. Впрочем, вам не удастся усидеть тут. В штабе полка поговаривали, вас завтра сбросят в Волгу. Сколько огневых точек? Дайте припомнить…
Припомнить — пожалуйста, а чтобы уточнить, предлагаю карту. Он искренне обрадовался. Смотрит, чертит ногтем схемы огневых позиций орудий и пулеметов и показывает положение рот. Перечисляет количество стволов и… видимо, не врет. А в заключение, словно оправдываясь, разводит руками: «Кто мог подумать, по Франции не столько шли, сколько ехали, по Греции — тоже, а вот вы…»
Не льстит, а просто констатирует прискорбное обстоятельство. Просто жалуется на судьбу. И становится ясно, парень превратился в послушную машину, лишь недавно он кое-что начал соображать и сейчас чувствует себя одураченным. Отсюда и услужливая улыбка и угодничество перед новым хозяином. Хотя нет, кое-что старое еще сидит в эсэсовце, и крепко сидит.
— А все-таки не понимаю, зачем сопротивляетесь? Войну-то проиграли. — И трусливое выражение лица сменяется наглым, правда лишь на одно мгновение. Он снова трусит.
Но что за шум в коридоре? Возвратилась группа отвлечения. Оказывается, и они взяли «языка».
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
В повести «Невидимый фронт» рассказывается о поединке советских чекистов с вражеским шпионом, заброшенным во время войны, осенью 1944-го года, на территорию Западной Украины.
В книгу вошли рассказы о военных буднях советских солдат: "Мелкое" дело", "Под сенью креста унии", "Священный союз", "В мирные дни".
Военно-приключенческая повесть о сложной и опасной работе разведчиков.
В повести рассказывается о первых месяцах Великой Отечественной войны. Герои повествования оказываются в тылу врага. Пережив много неожиданных приключений, они из разрозненных групп бойцов и командиров сколачивают боеспособную, хорошо вооруженную часть и, проявляя силу советского духа, воинскую доблесть и мужество, громят врага, выходят победителями.