7 способов соврать - [28]

Глянув на подоконник, я вижу, что окурок тлеет в пепельнице. Тушу его, ничуть не злясь из-за того, что половина пропала впустую, ведь у нас, черт побери, такой откровенный разговор! Напряженный, я сижу на краешке стула, ожидая ее ответа.

– А что окончила твоя мама? – спрашивает Оливия.

– Йельский университет, – отвечаю я. – Она биолог.

– И как ты реагируешь на скандалы? – интересуется она.

– Да как тебе сказать… – я ищу толковый ответ, но ничего внятного на ум не приходит. – Не обращаю внимания. Живу, и все.

– И не пытаешься их урезонить? – спрашивает Оливия.

– Не-а. Последний раз пытался в девятом классе. Теперь вмешиваюсь только в том случае, если их ор пугает Расселла.

– Это твой младший брат? – уточняет Оливия.

– Да. Он лучше, чем вся наша семья вместе взятая.

Я слушаю ее молчание в трубке, подставляя лицо потокам свежего воздуха. Давно я ни с кем так не разговаривал, и что-то в моем сердце пробуждается, хочется приподнять поникшую голову.

– А что… э-э-э… происходит с твоей сестрой? – спрашиваю я.

– Прогуливает уроки, дома не выходит из своей комнаты и огрызается всякий раз, когда я к ней обращаюсь. Это все равно что жить с… даже не знаю… с венериной мухоловкой[34]. С огромной разъяренной венериной мухоловкой, – Оливия смеется, но почти сразу же умолкает.

Не зная, что сказать, я шевелю пальцами, по очереди отрывая их от нагревшегося пластикового корпуса своего телефона.

– Это очень тяжело, – продолжает она, – ведь мы обе пытаемся совладать с одним и тем же. А она ведет себя так, будто горе у нее одной. О маме мы никогда не говорим, вообще никогда. А мне так хочется, чтобы Кэт мне открылась. Боже, никогда не думала, что это скажу, но я скучаю по средней школе.

– Вернуться в счастливое время – вполне логичное желание.

Оливия молчит – кажется, она согласна. Что до меня, я готов аж в начальную школу вернуться, в ту пору, когда у родителей еще не было столько морщин на лбу.

– А вообще-то, ну ее, среднюю школу, – добавляю я со смехом.

Тишина оседает плавно, как пепел.

– Странно, – произносит Оливия.

– Да, – соглашаюсь я, а она говорит:

– Извини, что испортила тебе вечер…

– Ты не…

– Давай просто…

– Да, – говорю я. – В субботу? У меня дома? Я за тобой заеду.

– Да, конечно. Я пришлю тебе свой адрес, и… да, хорошо.

Голос у нее неуверенный, напряженный, полнится каким-то непонятным волнением, которое я тоже чувствую. Я представляю ее затуманенный взгляд, длинные темные волосы, падающие на плечи. И чуть испуган тем, что она не выдумка, не кукла, а живой человек, которого завтра я увижу в школе. Как я поведу себя, встретившись с ней взглядом после сегодняшнего разговора? Дураком себя выставлю, да? Сегодняшняя легкость исчезнет, и я, как обычно, буду мямлить от смущения?

– «Ад» я прочитаю, – неожиданно заявляю я сам не знаю зачем.

Вообще-то, программные произведения я не читаю с двенадцати лет, но, поскольку зарока я себе не давал, мое обещание нельзя расценивать как откровенную ложь.

– Ловлю на слове, – хмыкает Оливия. – До завтра?

– Да, – отвечаю я.

– Пока, Мэтт, – говорит она.

Оливия отключается, и у меня такое чувство, будто я очнулся от глубокого сна. Ошеломленный, я протяжно вздыхаю и несу Расса наверх, в его постель. Потом, закрывшись в своей комнате и опустившись на кровать, я с трудом верю, что где-то в другой части города Оливия ответила на мой звонок, мы поговорили и между нами что-то произошло – черт знает что.

Внутренний голос нервно нашептывает: Тормозни, сдай назад, пока тебя открыто не послали, а это неизбежно. В конце концов, еще двенадцать часов назад я даже в глаза посмотреть ей боялся. Но что-то еще звенит в голове, громче, чем ползучая тревога: ее голос, нерешительно произносящий мое имя. Я хочу слышать его снова и снова. И отвечать ей. При этой мысли я сминаю простыни и смотрю в потолок, стиснув зубы. Сердце стучит чуть быстрее, чем обычно.

Звук ее голоса словно приклеился к барабанным перепонкам, разносится эхом, пока я не проваливаюсь в сон.

Валентин Симмонс

В пятницу утром в туго зашнурованных кроссовках я торопливо иду по парковке для одиннадцатиклассников, считая трещины в асфальте. Двадцать три. Двадцать четыре. Двадцать пять. Я ничего не высматриваю. Просто не хочется неожиданно встретиться с кем-нибудь взглядом. Как вы поступаете, когда сталкиваетесь с кем-то из знакомых? Киваете? Улыбаетесь? Смотрите безучастно? Познай себя, говорили древние греки, и, зная себя, я могу смело сказать, что невыразительный взгляд – это все, на что я способен.

Пустой треп меня утомляет очень быстро: через три секунды я уже не могу слышать про оценки и учителей, еще через три – про спорт и очки, еще через три – про поп-музыку и разводы знаменитостей. Какое все это имеет значение? Почему все вокруг настолько плоские? Я уже начинаю думать, что так называемой разумной жизни следует дать другое название.

– Ши-и-изик, – гудит в мой адрес чей-то голос.

Я поднимаю глаза, прищурившись, смотрю на идущую мимо компанию. Пловцы, все как на подбор рослые и мускулистые, самодовольно гогочут в унисон, как единый организм.

– Очень оригинально, – саркастично кричу я им в спины.