666. Рождение зверя - [159]

Кирилл посмотрел на Беатриче и увидел, что она полностью поглощена мыслями о нем. В ее душе боролись обожание и отчаяние. Фея думала о том, что тот, кого она ждала всю свою жизнь и кого всем сердцем полюбила, стал другим, и в этом виновата только она, так как сама привела его на заклание человеческой сущности. Она боялась, что теперь станет ему ненужной, что он оставит ее навсегда. А тогда ей самой станет не нужна эта жизнь, потому что жизнь без него представлялась ей мучением. Беатриче страдала от ужасной несправедливости этой ситуации, но твердо решила не подавать вида, что ее это тревожит. «Главное – улыбаться как ни в чем не бывало», – думала она. Кирилл поймал себя на мысли, что Исида оказалась права, – он действительно изменился. Эмоции Беты уже не затрагивали его, ему просто было любопытно. Прежний Потемкин остался в прошлом как личинка, а сейчас из куколки вылезала, расправляя крылья, имаго бабочки. Прошлая и настоящая сущности боролись в нем, предчувствуя приближение точки бифуркации.

Они вышли к «Фениксу». Проходя мимо знакомой беседки, Кирилл обнаружил, что в ней расположились Левинсон с Орханом. Оба были голыми – видимо, только что вышли из работающих круглосуточно терм. Помыслы классика, сосредоточенные на смазливом турке, читались без труда. Орхан же хотя и не горел желанием ублажать клиента, но уже смирился с неизбежностью. Он с тоской вспоминал о прошлой ночи, проведенной с халдейкой Айгюль. Левинсон между тем пустил в ход весь свой талант обольстителя и бархатным голосом декламировал юнкерские стихи Лермонтова:

Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени

Скользят по каморе к твоей желанной сени,

Вошли… и в тишине раздался поцалуй,

Краснея, поднялся, как тигр голодный, хуй,

Хватают за него нескромною рукою,

Прижав уста к устам, и слышно: «Будь со мною,

Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,

Я таю, я горю…» И пламенных речей

Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,

Один из них открыл атласный зад и ляжки,

И восхищенный хуй, как страстный сибарит,

Над пухлой жопою надулся и дрожит.

Уж сближились они… еще лишь миг единый…

Потемкин подхватил:

…Но занавес пора задернуть над картиной,

Пора, чтоб похвалу неумолимый рок

Не обратил бы мне в язвительный упрек.

– Кирилл? Беатриче? – откликнулся из тьмы Левинсон. – Вот так встреча! Как прогулялись?

Внешне сама приветливость, классик был весьма раздосадован – как тот самый тигр Шерхан, который уже изготовился насладиться добычей, но был отвлечен появлением стаи волков.

– Отлично! С легким паром, Миша.

– Спасибо. Куда путь держите?

– А поедемте к океану! – неожиданно предложила Беатриче, пытаясь разглядеть спутника Левинсона. – Здесь же Орхан, кажется. Он нас всех отвезет.

Халдею ее идея очень понравилась. Он вообще был ужасно рад появлению этой парочки: в его душе зародилась надежда, что сегодня, может быть, обойдется без интима с этим странным русским.

– Замечательная мысль! – скрепя сердце, согласился писатель. – Идите к машине, мы сейчас вещи заберем и подойдем.

Потемкин с Беатриче обогнули здание комплекса с внешней стороны и вышли к площадке перед входом, где одиноко стоял клаб-кар Орхана. Вскоре появились их компаньоны с одеждой в руках. Они побросали вещи на пол и сели впереди, Кирилл с феей угнездились на заднем сиденье. Вскоре электромобиль уже выезжал на пустынный ночной пляж. Бар, как обычно, светился, но рядом никого не было.

– Пойдем туда? – спросил Потемкин, не особенно надеясь на поддержку его инициативы со стороны Левинсона.

– Да нет, – предсказуемо отреагировал писатель. – Мы сразу купаться пойдем. Да, Орхан?

Турок кивнул и обреченно вздохнул: Her mermi kutuk var[106]. Кирилл помог Беатриче выйти, и они двинулись к сияющей будке, где стоял одинокий бармен Gabriel. Когда они расположились на тюфяках, он вылез из-за стойки и подошел. Сигорец неестественно улыбался и выражал готовность услужить, но Потемкин почувствовал, что его мысли совсем не о клиентах – Гавриил второй день мучился опоясывающими болями в брюшной полости. Поначалу он списывал это на увлечение острой пищей, однако никакая диета не давала облегчения.

– Что желаете?

– Звезду с неба, – улыбнулась Беатриче.

– Извольте. – Гавриил извлек из нагрудного кармана целлофановый пакетик с белым порошком. – Новая смесь. Удивительные ощущения. Прикажете разбодяжить?

– Вы не поняли, Гавриил, – строго посмотрел на него Потемкин. – Она пошутила. Принесите нам воды.

– Просто воды? – удивился бармен.

– Да, без газа. И три бокала, пожалуйста.

– Три?

– Я что-то не так сказал?

Гавриил медленно удалился, а Кирилл подумал о том, что иногда самое простое людям представляется странным и неестественным.

– Так все-таки, не расскажешь мне о том, что поведала тебе Исида? – спросила его Беатриче.

– Она сообщила мне очень важную новость.

– Важную для тебя?

– И для тебя тоже.

– Скажи, пожалуйста.

Кирилл почувствовал, как защемило ее сердце. Он задумался.

– Однажды к Сократу пришел ученик и сказал: «Сократ, я хочу рассказать тебе кое-что про ученика твоего, Платона». Сократ ответил: «Перед тем как рассказать, ответь мне на три вопроса. Скажи, эта новость хорошая или плохая?» «Плохая», – ответил ученик. «Скажи тогда, эта новость принесет кому-либо пользу?» – «Вряд ли». – «Скажи, ты сам узнал это или тебе кто-то рассказал?» – «Рассказали». – «То есть твоя новость плохая, бесполезная и недостоверная. Есть ли смысл рассказывать ее?» «Выходит, что нет», – согласился человек и ушел с пониманием.