52 упрямые женщины. Ученые, которые изменили мир - [50]

Со временем Инге заметила в данных повторяющийся ритм, не согласующийся с теорией Гутенберга. Некоторые сейсмографы, которые должны были регистрировать волны, не замечали их, а в других местах фиксировался сигнал, поступающий под неожиданным углом.

К 1936 г. Леманн заработала себе репутацию ярой поборницы эмпирических исследований, поскольку не терпела безосновательных теорий. Инге подошла к решению задачи, отталкиваясь от надежных фактов – от того, что было зарегистрировано сейсмографами. Она убедилась, что неожиданные показания приборов не были искажениями. Ее скрупулезная работа выявила дополнительную структуру – внутреннее ядро в центре жидкого ядра, описанного Гутенбергом. Твердый «бильярдный шар» из металла диаметром 1220 км влиял и на скорость, и на траекторию сейсмических волн, проходивших сквозь него.

Леманн потребовалось много времени, чтобы добиться признания своей работы, но, когда это удалось, ее открытие покорило весь мир. «Вот как это устроено, – объясняла она коллеге из Нью-Йорка. – Просто делаешь свое дело – и ничего не происходит. Затем получаешь одну медаль – и все вокруг замечают это или думают, что тебя уважают за их медаль, и ты начинаешь получать еще больше медалей»[214]. У Инге появилась возможность уделить больше времени исследованиям и научным связям после ухода из Королевского датского геодезического института в 1953 г. (более регулярный характер приняли также альпинистские вылазки и лыжные походы, которыми она увлекалась). К началу второй фазы своей карьеры Инге Леманн стала одним из самых уважаемых сейсмологов мира. Ее положение было более чем заслуженным и представляло собой большой шаг вперед по сравнению с временами, когда она начинала свои исследования (на тот момент самое обычное уважительное отношение не было общей нормой). Ребенком Леманн ходила в начальную школу, которой руководила тетя Нильса Бора (лауреата Нобелевской премии по физике 1922 г.) Важно, что учителя там относились ко всем учащимся одинаково. «Никакой разницы между интеллектом мальчиков и девочек не признавалось, – объясняла Леманн. – Это привело к ряду разочарований в дальнейшей жизни, когда мне пришлось осознать, что такое отношение не повсеместно»[215].

Во время своего так называемого заслуженного отдыха Леманн ездила по исследовательским центрам. Она всегда оставалась серьезной и стремилась быть независимой. Например, когда в 1952 г. Инге приняла приглашение провести несколько месяцев в Геологической обсерватории Ламонт в Палисейдсе (Нью-Йорк), то, по воспоминаниям коллег, настояла на том, чтобы всюду перемещаться пешком, хотя ее предлагали возить. (Леманн было на тот момент около шестидесяти пяти лет, и она не имела машины.) Молодой ученый обсерватории Ламонт, у которого был скутер Vespa и тайная миссия «усадить самого знаменитого сейсмолога в мире на заднее сиденье», предложил свои услуги. Сначала Инге отказалась, но, посмотрев, как он разъезжает туда-сюда с другими коллегами, решила, что у нее достаточно наблюдаемых данных, чтобы рискнуть[216].

В 1960-х гг. в сейсмологию наконец пришло финансирование. В годы холодной войны Соединенные Штаты хотели иметь возможность отслеживать подземные ядерные взрывы, поэтому модернизировали свою устаревшую систему. С новыми инструментами Леманн еще больше узнала о внутреннем строении Земли. Если она одобряла исследование другого ученого, ее имя немедленно внушало доверие к этому исследованию остальным.

Даже когда Инге Леманн в силу возраста отошла от дел, сейсмические волны ее влияния распространялись по всему миру.

Мари Тарп 1920–2006 картограф

Сначала океан с его недостижимыми для человека глубинами был сплошной загадкой. Рыбаки считали его бездонным. Позднее, вплоть до 1851 г., морское дно считалось плоской, ровной купелью, простирающейся от одного континента к другому и медленно заполняющейся осадочными породами по краям, пока не накопится достаточно отложений, чтобы они показались над солеными водами. В середине XIX в. океан мыслился как «огромная впадина с морской водой, самая суровая, величественная и впечатляющая сцена. Краеугольный камень твердой земли»[217].

К 1910 г. появилась идея о том, что континенты когда-то были соединены, но она быстро была «похоронена», когда один из виднейших мировых геологов объявил ее вздором, а все остальные умы, размышлявшие о тайнах океанского дна, согласились с ним. Все, кроме Мари Тарп. В 1952 г., когда она привлекла внимание своего коллеги к этой идее, воскрешение теории дрейфа континентов было «разновидностью научной ереси»[218]. Тема не встретила одобрения. Они поспорили. Мари настаивала. Коллега Тарп, геолог Брюс Хизен, объявил ее точку зрения «женской болтовней»[219]. На несколько лет спор отложили.

Тарп работала с Хизеном над картированием океанского дна с 1948 г. До этого она чем только не занималась, но ее неизменным принципом было изучить горы данных, прежде чем сделать вывод.

Тарп родилась в Ипсиланти (штат Мичиган). Ее отец составлял грунтово-почвенные карты для Министерства сельского хозяйства США, и всякий раз, как он начинал обследовать новое место, семья переезжала. Из-за частых переездов Тарп успела отучиться в двух десятках школ, прежде чем завершила среднее образование. Иногда отец брал ее с собой в свои картографические экспедиции. «Думаю, картография у меня в крови», – говорила она