52 причины моей ненависти к отцу - [2]

Нужно было схватить одну баночку перед уездом, думаю я. В голове словно отбойным молотком стучат.

Я обессилено падаю назад на сиденье, прикрывая глаза рукой.

— Планы изменились, — слышу, как говорит француженка, на дюйм опустив стекло. — Едем в Посадочную Площадку.

Водитель кивает, и я чувствую, как длинный чёрный автомобиль заходит в резкий поворот, который почти заставляет меня расстаться с содержимым моего желудка. Хотя там особо не с чем расставаться. Кроме водки. Много-много водки. Ну, возможно, с несколькими каплями воды от растаявшего льда.

— Нет! — протестую я, изо всех сил пытаясь сидеть вертикально. — Почему мы туда едем? У меня там ни одной шмотки. И вообще я хочу домой!

Но затем я снова бросаю взгляд на телек, и внезапно ответ становится мне очень ясен. Местоположение экстренного выпуска новостей изменилось, и теперь второй репортер стоит около ворот моего дома, наряду с любым другим журналистом со всего мира.

Зашибись.

— Не волнуйся, — говорит мне женщина, снова возвращаясь к своему телефону. — Наши люди уже на пути к вашему дому, чтобы взять некоторые твои вещи.

— Отлично. — Я сдаюсь с преувеличенным вздохом, падаю на бок и сворачиваюсь на сиденье. — Но удостоверьтесь, что они забрали Холли. Она не может спать одна.

Женщина кивает и переключается на второй телефон.

— Захватите собаку.

Хотя громкость и убавлена, я всё же могу слышать претенциозный голос репортёрши из телевизора, обстоятельно объясняющей трагическую историю моей жизни так, словно рассказывает сочинение в пятом классе.

— Для тех, кто только что к нам присоединился, мы в Бэль-Эйр, штат Калифорния, у поместья Президента Медиа-империи Ларраби Ричарда Ларраби, спустя пятнадцать минут после того, как его семнадцатилетняя дочь Лексингтон Ларраби разбила свой кабриолет Mercedes-Benz SLR McLaren, стоимостью более чем 500,000$ о мини-маркет на бульваре Сансет. Известная тусовщица возвращалась из элитного Голливудского ночного клуба, где, как утверждают несколько свидетелей, она много выпивала с друзьями, прежде чем сесть за руль. Хотя представители семьи Ларраби ранее отрицали обвинения, что Лексингтон находилась под влиянием алкоголя, полиция всё ещё тщательно изучает этот вопрос. Это опустошение в семье Ларраби наступает спустя всего несколько дней после того, как начинают циркулировать отчёты, что шаткие двухлетние отношения Лексингтон с богатым европейским наследником Менди Милошем в очередной раз дали трещину. Знаменитая, постоянно сходящаяся и расстающаяся, парочка рассталась в конце прошлого года, после чего Лексингтон провела две недели в психиатрическом учреждении в Палм-Спрингс, где ей диагностировали «депрессию и тревожность». Решение помочь дочери подобным образом было принято самим Ричардом Ларраби после того, как Лексингтон была найдена в туалете бензоколонки в Беверли Хиллз в обморочном состоянии и отправлена в медицинский центр «Кедарс-Синай», где её лечили от лёгкого отравления алкоголем. Ричард Ларраби выражал искреннее беспокойство о своей единственной дочери…

— Господи, да выключи ты это уже! — стону я, накрывая лицо волосами.

Через несколько секунд тишина наполняет лимузин, и я закрываю глаза.

Хренов Менди. Это всё его вина. Если бы он вернулся в Европу, как и обещал, ничего из этого не произошло бы. Мы, возможно, так и придерживались бы плана передохнуть друг от друга подальше, через несколько недель воссоединились бы в Европе, и все было бы прекрасно. Но не-е-ет. Ему приспичило появиться в клубе и начать танцевать с какой-то бродяжной шлюшкой прямо передо мной. Теперь всё определённо кончено. После всего, что мы наговорили сегодня вечером, не осталось ни единого шанса, что мы снова будем встречаться.

Боги, как же болит голова.

Сквозь опущенные веки могу разобрать вспышки света, открываю глаза и вижу, что телек всё ещё включен, но громкость убавлена. CNN вернулись на перекресток, потому что эвакуатор вытягивает мою машину из развалин. Дерьмово выглядит. Весь перед сплющен, несколько осколков остались на том месте, где было лобовое стекло.

Ну, блин. А мне действительно нравилась эта машина.

Я только её получила. Её собрали на заказ в Германии. Теперь придётся ждать, пока они сделают новую на замену. И кто знает, сколько времени это займёт.

Всё это уже начинает меня раздражать, не хочу больше смотреть.

— Я сказала. Выключить. Это, — повторяю ей. — Незачем мне это видеть. Чёрт, я жива, и ладно.

А женщина уже полностью поглощена очередным звонком. Этот, очевидно, ведётся на французском.

— Oui, oui, je comprends[1], — говорит она, нажимая на пульт телевизора, и экран темнеет. Её взгляд на миг падает на меня, а затем она бормочет в телефон: — Je te le dis, elle est un enfant gâtée[2].

Я чувствую, как моё лицо горячеет от гнева. Она серьезно назвала меня избалованной соплячкой?

— Извините, — требую я.

— Un moment[3], — говорит она собеседнику, глубоко вздыхает, убирает телефон ото рта и натянуто улыбается. — Да?

— Чем именно вы занимаетесь у моего отца?

Совершенно ясно, она раздражена, что я её перебила, но пытается это скрыть.

— Я его новый пресс-атташе.