52 причины моей ненависти к отцу - [3]

— Ну, тогда… — начинаю я, прежде чем перейти на чистейший французский, — возможно, если бы вы завершили свое исследование, то узнали бы, что «избалованная соплячка» провела половину детства во Франции.

А потом я закрываю глаза на её ошеломленное выражение, опять занавешиваю лицо волосами и бормочу:

— Просто разбудите меня, когда мы доберемся, о'кей?

Глава 2 Всё в семью

У моего отца есть постоянный номер в отеле «Беверли Уилшайр». Предположительно для того, чтобы развлечь партнеров, когда те прилетают в ЛА. Но я-то знаю, что это полная чушь. Номер для того, чтобы он не ночевал дома. Всем известно, что сон требует определенного уровня близости. Не важно, романтические это отношения или же семейные, сон — интимный акт. Пробуждение утром — это личное. Совместный завтрак — для семьи. И независимо от того, что трезвонят газеты, Ларраби, определённо, не семья.

Как, наверное, думает мой отец, если он будет периодически ненадолго появляться в нашем основном доме в Бэль-Эйр, то он будет считаться его жителем. Но, конечно, это никогда не достаточно долго, чтобы действительно заняться каким-нибудь аспектом моей жизни. Ребенком я была достаточно наивной, чтобы пытаться перетянуть его внимание на себя в большинство из его редких визитов, мчась к парадной двери с рисунками, которые я сделала в художественном классе, или одевалась в свой последний балетный костюм, готовая показать ему новое выученное движение. Я всегда отчаянно нуждалась в его одобрении. Жаждала тех пустых односложных оценок, которые я с жадностью проглотила бы и схоронила за щеками, подобно бурундуку, не знающему, когда он снова сможет поесть.

Теперь я умнее. Не трачу впустую своё время. И когда «намечается» его визит (да, они почти всегда намечаются), я стараюсь встречаться с ним настолько редко, насколько это возможно.

— Твой отец на пути из Нью-Йорка, — сообщает мне знакомый мужской голос, как только я ступаю в номер и падаю на обитый шёлком шезлонг в гостиной.

Как я и сказала, почти всегда намечаются.

— Спасибо за предупреждение, — язвительно отвечаю я.

— Не говори со мной подобным тоном, — злится Брюс, отходя от стола в столовой и угрожающе смотря на меня сверху вниз. — На этот раз ты действительно напортачила, Лекси. Ты хоть понимаешь, что могла кого-нибудь убить? Включая саму себя.

Я ложусь на бок, так что мне не приходится смотреть на него.

— О, перестань, Брюс. Я сегодня через ад прошла. Не можешь расслабиться хоть на секунду?

Брюс — личный юрист моего отца. Как противоположность любому из его корпоративных болванов. Он распоряжается всем состоянием моего папочки, доходами, завещаниями, трастовыми фондами и, что важнее всего, семейными делами (чем в данный момент являюсь я). Правда в том, что с тех пор, как пять лет назад умерла моя мама, я провела с Брюсом больше времени, чем с собственным отцом. Неудачный результат этого — он часто пытается рассматривать меня как дочь. А это значит, что он испытывает какое-то извращённое удовольствие от выговоров мне. Словно этого нет в его должностной инструкции, но внутри он поздравляет себя, что вышел за пределы служебного долга.

— Ты разбила свою машину, врезавшись в мини-маркет, Лекси! — ревет он. — Нужно ли тебе напоминать о важности значении подобного?

— Имеешь в виду, нужно ли мне напоминать, как погибла моя мать? — презрительно спрашиваю я. — Нет, думаю, я все прекрасно помню, спасибо.

Он понижает голос до сердитого шипения.

— Этой ночью ты подвергла эту семью серьезному риску.

Я стону и закатываю глаза.

— Говоришь так, словно ты часть этой семьи.

— Так и есть! — выпаливает он негодующе. — Я слежу за интересами семьи. Все время. Твоего отца, твоих братьев и твоими. Я лично забочусь о благополучии этой семьи. И больше, Лексингтон Ларраби, мне нечего тебе сказать.

Я разворачиваюсь к нему лицом так резко, что комната не сразу перестает вращаться. Но я слишком занята, крича, чтобы заметить это.

— Ты совершенно не представляешь, каково быть частью этой семьи! — Кипящий гнев усиливает головную боль с поразительной скоростью, но мне всё равно. Эмоции взяли верх, и теперь этого уже никак не остановить. — Ты понятия не имеешь, каково, когда тебе подворачивает одеяло и целует на ночь кто-то, кому заплатили за это. Ты даже представить не можешь, каково получать диплом об окончании средней школы, осматривать толпу и видеть на переднем ряду недавнего выпускника Гарварда из компании Ларраби, возящегося с камерой, чтобы записать видео, которое твой отец даже смотреть не будет. И пока ты не упадешь в обморок в туалете бензоколонки и не проснешься в палате с незнакомцем, нанятым, чтобы держать тебя за руку, и утверждающим, что все будет прекрасно, я не хочу даже слышать, как ты утверждаешь, что ты часть этой семьи.

В его глазах вижу поражение. Или, по крайней мере, он решил пока что поднять белый флаг. Поворачиваюсь обратно и вжимаю лицо в обивку дивана, находя незначительное облегчение в ощущении его прохлады на коже.

* * *

Дверной звонок номера не замолкал с тех пор, как я приехала. Бурная деятельность связана, в основном, с сокрытием того, что наделал сегодняшний «инцидент». Вот именно так к этому относятся любимчики. И как бы я ни ненавидела весь шум и переполох, я все же не жалуюсь, в страхе, что они могли бы собраться и перейти в свой конференц-зал внизу, и тогда я останусь одна в этом гигантском люксе.