5 декабря 1965 года - [38]

Разумеется, собранный нами материал не исчерпывает тему.

Во-первых, на площади были не только студенты МГУ. Достоверно известно, что там находились студенты и аспиранты как минимум еще шести высших учебных заведений: МГПИ им. Ленина (Наталья Шухт), МЭСИ (Галина Носова), Театрального училища им. Щукина (Валерий Бугорский), МАИ (аспирант В.Черешкин), Школы-студии МХАТ (мы не знаем ни одного имени) и Историко-архивного института (Ю.Галансков). Однако проработки, проходившие в этих учебных заведениях, если и имели место, то не стали достоянием гласности.

Во-вторых, и в МГУ по большей части нам называли тех, кто учился на филфаке. Помимо этого были названы имена трех студентов с факультета журналистики, одного — с биолого-почвенного факультета и одной студентки исторического факультета. Мы не можем поручиться, что в архивах не лежат еще два десятка дел, в которых обнаружатся сведения об отчислениях или исключениях из комсомола студентов других факультетов МГУ или других московских вузов. Это маловероятно (листовки распространялись в старом здании на Моховой, где помещались именно журфак и филфак, а что касается студента-би о лога, то имеются основания предполагать, что он-то листовки и распространял), но не исключено.

Есть, однако, и соображения иного рода.

Мы не можем быть уверены, что те или иные трудности, возникавшие у студентов, не подвергшихся персональному разбирательству, не связаны с их участием в демонстрации 5 декабря. Незачеты, переэкзаменовки, ограничения при распределении, сложности с поступлением в аспирантуру, — все это, конечно, могло быть вызвано естественным стечением обстоятельств. Но вполне вероятно, что истинная причина регулярных неприятностей заключена в некой папочке, надежно запертой в сейфе университетского спецотдела. Иногда тайна неожиданным образом всплывает на свет — примером тому трагикомическая история, описанная Л.Поликовской. А в ее личном деле в МГУ эта история не оставила никаких следов — лишь два пожелтевших «корешка» для зачета по истории КПСС: от 21 января 1966 года («незачет») и от 17 февраля («зачет»).

И даже через много лет после окончания вуза пятно политической неблагонадежности могло сказываться на карьере ученого, особенно — гуманитария.

Все это надо иметь в виду при чтении протоколов заседаний партийных и комсомольских организаций. Зачастую мы обнаружим там вовсе не героическое поведение. «Декабристы», поставленные лицом к лицу с напористым партийно-государственным хамством, как правило, терялись. Неумело лгали, жалко каялись, впадали в истерику, всеми средствами пытались дистанцироваться от митинга и его целей, иногда даже называли имена других людей.

Меры наказания, грозившие участникам демонстрации, были, по нашим понятиям, не слишком серьезны. Собственно говоря, все, по-видимому, было решено на высшем уровне, и не исключено, что еще до 5 декабря. Осторожно-консервативная позиция Семичастного (докладная записка которого в ЦК в части выводов выдержана вовсе не в людоедских тонах) возобладала над революционными предложениями Павлова; во всяком случае все, что происходило зимой 1965/66 учебного года в МГУ, вполне укладывается в формулу «усиления политико-воспитательной работы в вузах». Излишне рьяное поведение партийно-комсомольских начальников низшего ранга (кроме руководителей комсомольских «первичек») и академических бонз филфака и журфака можно оценить, пожалуй, как попытку быть святее Папы. И все же сам факт, что все студенты, замеченные 5 декабря на Пушкинской площади, были исключены из комсомола, но при этом никого не отчислили из университета (кроме Дранова; но, что дозволено студенту — не дозволено аспиранту), демонстрирует сказочный либерализм эпохи. Невозможно представить себе, чтобы тремя-четырьмя годами позже студент, исключенный из ВЛКСМ за политический проступок, не вылетел бы немедленно с «волчьим билетом» из вуза!

В этих обстоятельствах знакомство с партийно-комсомольскими протоколами нельзя не предварить неким общим замечанием.

На наше восприятие подобных документов наложило отпечаток многолетнее противостояние диссидентов и карательных органов. Ставкой в этой борьбе была чаще всего не более или менее успешная научная карьера, а свобода, и непокорным грозили многолетние лагерные сроки. В этих экстремальных условиях не только сложилась определенная мораль, содержащая жесткие требования и нравственные запреты, — выработались приемы поведения при столкновениях с властью. Но все это произошло уже после 1965 года!

Те, кто пришел на площадь 5 декабря, в большинстве своем вовсе не собирались посвятить жизнь героической борьбе с тоталитарным режимом. Кого-то привело туда любопытство, кого-то — не очень-то глубоко осмысленное сочувствие целям митинга. В этом многообразии легко не заметить гражданские чувства, к которым, собственно, и апеллировало «Гражданское обращение». Было бы ошибкой судить о том, что привело студентов на площадь, основываясь на партийно-комсомольских протоколах. К сказанному ими во время проработок следует подходить с неменьшей осторожностью, чем к показаниям подследственных и подсудимых, какой бы пародией на следствие и суд ни казалось рассмотрение персональных дел комсомольцев. И нельзя забывать главное — они все-таки