48 часов - [29]

Судя по отпечаткам ног, на «Файркрэсте» в наше отсутствие побывало по крайней мере двое. В их распоряжении было больше часа. Мы с Ханслетом тоже потратили не меньше часа, пытаясь понять, что именно они искали. Увы, мы не нашли ничего, что бы могло объяснить нам цель визита.

— Как бы там ни было, — сказал я, — по крайней мере, мы теперь знаем, зачем они затащили нас на «Шангри-Ла».

— Это объясняет только то, почему моторка не могла отвезти нас, когда мы об этом попросили. Просто она была здесь.

— Что же еще может быть?

— Есть еще что-то. Не знаю точно, в чем тут дело, но наверняка за этим кроется что-то еще.

— Ладно, поговорим завтра утром… Когда в полночь свяжетесь с дядюшкой Артуром, попробуйте вытянуть из него всю возможную информацию о людях, находящихся на борту «Шангри-Ла», и о враче миссис Скаурас-первой. Мне хотелось бы знать как можно больше об этой леди.

Я подробно объяснил Ханслету, что именно меня интересует, и под конец попросил его отвести нашу посудину к острову Гарве. Я не мог ему помочь, поскольку мне предстояло встать в полчетвертого.

— Когда вы сделаете все это, у вас будет время выспаться, — сказал я на прощание Ханслету.

Я должен был прислушаться к его словам. Вот уже во второй раз я был просто обязан выслушать его. Для его же блага. Увы, я не сделал этого, и Ханслет получил далее слишком много времени для сна.

Среда: с 5 ч. утра — до сумерек

«Темно, как в жилетке дьявола» — так определяют местные жители то, что я увидел, когда Ханслет, как я и просил, разбудил меня и подал стакан чаю. Черное небо, черные деревья и проливной дождь, сводящий видимость к полному нулю. Дерево распознать можно было только в ту минуту, когда в него врежешься, яму — когда в нее свалишься.

Дядюшка Артур передал в полночь, что вертолет будет на месте и что я напрасно трачу время. Я очень редко в чем-то полностью соглашался с дядюшкой, но как раз сейчас и был этот редкий случай.

Я уже начинал думать, что никогда не найду этот проклятый вертолет. Никогда бы не поверил, что может быть так трудно найти дорогу ночью на пространстве в каких-то там пять миль лесистой местности. И нельзя сказать, что мне пришлось при этом преодолевать реки и буйные потоки, карабкаться на скалы, спускаться в пропасти, продираться сквозь густые заросли. Торбэй — умеренно поросший лесом остров, слегка лишь холмистый. Путешествие через весь остров было бы прекрасной воскресной прогулкой для активного восьмидесятилетнего старца. И хотя я вовсе не могу сойти за такового, но в эти минуты мне казалось, что именно им я и являюсь. Другое дело, что это, увы, не был воскресный полдень.

Неприятности начались уже в тот момент, когда я попытался высадиться на побережье Торбэя напротив острова Гарве. Даже при ярком дневном свете можно было вполне сломать себе тут шею, а в полной темноте это было просто попыткой самоубийства. Попробуйте вообразить себе, что вы обуты в сапоги на резиновых подошвах и пытаетесь тащить резиновую лодку по скользким валунам, покрытым водорослями. Учитывая при этом, что некоторые валуны достигают двух метров в поперечнике, а до берега двадцать никогда не кончающихся метров.

Упав в третий раз, я разбил фонарь и набил себе несколько синяков, после чего участь фонаря разделил наручный компас. Зато глубиномер, что можно было предвидеть, остался цел, а глубиномер, как всем известно, совершенно необходимая вещь при попытке отыскать дорогу в темном густом лесу.

Добравшись несмотря ни на что до берега, я выпустил воздух из лодки, спрятал ее вместе с мотором и направился вдоль берега. Это было вполне разумно: через некоторое время я должен был обязательно выйти к песчаной бухте, которую я назвал дядюшке Артуру как место посадки вертолета. На самом деле деревья спускались здесь к самой воде, берег был весь изрезан бухтами, а я не видел дальше собственного носа. В результате я, естественно, регулярно оказывался в воде. Выгребая из моря в третий раз, я решил несколько изменить свою трассу и углубиться в лес. Это даже не было вызвано опасением промокнуть я уже промок до нитки, поскольку, естественно, не взял с собой резиновый комбинезон. Я ведь собирался гулять по лесу и летать на вертолете. Не боялся я также повредить сигнальные огни, с помощью которых я должен был подать знак пилоту, поскольку они были тщательно упакованы в прорезиненное полотно. Причина была очень проста — двигаясь с такой скоростью, я добрался бы до бухты не раньше полудня.

Единственное, на что я теперь ориентировался, не имея компаса, было направление ветра и общее расположение острова. Бухта, которая была мне нужна, находилась на востоке, ураганный ветер несся с запада, а значит, пока ветер с дождем бьют мне в спину, я иду в правильном направлении. Кроме того, я знал, что остров пересекает с востока на запад гряда скалистых холмов, покрытых соснами, Достаточно было двигаться вдоль нее, чтобы не сойти с верной дороги. Теоретически все было очень просто, а в действительности не совсем, тем более что ветер постоянно менял свое направление в зависимости от ширины лесного массива.

Ровно за полчаса до восхода солнца — а установил я это благодаря часам, поскольку темнота была по-прежнему непроницаемая, я начал сомневаться, что успею вовремя. Задавал я себе также и вопрос, сумеет ли при таких условиях пилот найти место нашей встречи. Я не сомневался, что он сумеет сесть в защищенной с трех сторон от ветра котловине, но сумеет ли он найти ее — это вопрос. Кроме того, я знал, что вертолет теряет управляемость при определенной силе ветра, хотя, увы, не знал, какова эта сила. И все это означало, что пилот может не явиться, а мне предстоит проделать эту прогулку в обратном направлении, найти лодку и под проливным дождем, в холоде и голоде ждать наступления темноты, чтобы добраться до «Файркрэста». Мои сорок восемь часов отсрочки, уже и так сократившиеся до двадцати четырех, уменьшились бы еще на двенадцать часов. Я бросился бежать.