33 (сборник) - [19]

Утром я отправилась в психдиспансер. Со мной долго добрым голосом разговаривала приятной наружности врач. На её лице не было ни тени недоумения, когда я ей рассказывала про наши ночные свидания с Кошкой.

– Всё хорошо, – сказала доктор, – это редкое психическое заболевание, которому подвержены люди с тонкой ранимой психикой. Завтра приходи – начнём лечение.

Мне ставили капельники, от которых я становилась спокойной как удав. Втыкали иголки в голову и руки, я засыпала под умиротворяющие звуки природы на сеансе гипноза. В целом мне становилось лучше. Приступы удушья стали реже и короче. На работе я старалась как можно быстрее отвести эфир, чтобы почитать обожаемого Лимонова. И вот в его «Анатомии героя» я нашла объяснение своей болезни. Когда писателя бросила любимая женщина, у него появились такие же симптомы, как и у меня. И он точно так же скитался по врачам в поисках излечения, а потом нашёл ответы на свои вопросы. Мне стало легко от понимания, что не я одна такая, и я ещё раз убедилась в теории «своих» и «чужих». Ведь у «нормальных» нормальные болезни, которые поддаются традиционному лечению. У них, у «нормальных», болит горло, голова, или высокое давление, или геморрой. Всё чётко, всё понятно. Душевные болезни не случаются с ними, потому что они не размышляют на ненужные темы и уж тем более не встречаются с мёртвыми говорящими кошками. Через три месяца интенсивной терапии мои приступы совсем прошли. Кошка больше не приходила.

Глава 10. Не Алиса

Зимой 2006-го я забеременела. Не то чтобы я этого очень хотела, просто так получилось. На втором месяце я уже начала любить свою девочку. Я называла её Алисой. И это не случайно. «Алиса в стране чудес» – мой любимый мультик. Героиня очень мне близка, и я хотела, чтобы моя дочка была на неё похожа. Я уже представляла, каких красивых платьев я ей куплю, как буду вплетать в её белокурые волосы нежные ромашки. На третьем месяце УЗИ показало, что будет мальчик. Честно говоря, я расстроилась. Ну какие мальчишке косы, и ромашки, и платья?! На пятом месяце – смирилась, и имя опять же не пришлось долго выбирать. Вместе с мужем решили назвать сына Егором (ему просто нравилось это имя, а у меня оно ассоциировалось с моим кумиром Егором Летовым). Беременность проходила легко. На восьмом месяце мы поехали в Самару, где я резвилась и купалась в Волге. Помню, иду по пляжу, пузо на нос уже лезет, а в руках пиво. Добропочтенные тётушки с отвисшими сиськами и в широкополых шляпах с осуждением смотрят на меня, а я радостно несу пиво нашей весёлой компании, в которой беременная только я одна – им-то пиво можно. Мы катались на пароходе, а ночами с мужем подолгу лежали в старинной огромной ванной и долго и нежно занимались любовью на огромной кровати. По приезду домой у меня начался кашель. Я думала, что простыла, и пошла к врачу. Мне прописали каких-то таблеток, которые я усердно поглощала, но кашель не проходил, становилось всё хуже и хуже. Я кашляла как старый дед, сплёвывая зелёную мокроту. На девятом месяце меня положили в больницу, как говорится, на сохранение, потому что ребёнку в моём животе не хватало кислорода – так показали результаты многочисленных исследований. Я продолжала кашлять, ребёнок продолжал задыхаться, и было принято решение вызывать роды раньше срока, иначе Егор мог задохнуться у меня в животе, так и не родившись. Утром спускаюсь на нижний этаж. Там стоят ужасные койки, накрытые только прорезиненными матрацами. Меня зовут в кабинет. Врач трогает мой живот и достаёт огромную иглу, длиной с полметра. Мои ноги в гинекологическом кресле начинают подрагивать. Но всё происходит быстро и почти безболезненно. И я чувствую, как что-то тёплое вытекает из меня. Иду и ложусь на ужасную кровать. Приносят капельник, меряют давление. Через час начинаются схватки. Первая мысль: «И чего это все боятся схваток, как чёрта рогатого? И не больно вовсе. Подумаешь, чуть-чуть болит». Вторая мысль: «Да, пожалуй, чуток больнее, чем во время менструации, но всё же терпимо». Через час у меня начинаются такие схватки, что я, вцепившись в матрац руками, кусаю губы и начинаю подвывать. С каждым разом схватки длятся дольше, а облегчение всего несколько минут. Уже не могу ни о чём думать, вся в поту и слезах, я пытаюсь встать с кровати и пойти. Врач возвращает меня на место. Я теряю уже счёт времени, секунды между схватками кажутся раем. А за окном уже темно. Как в бреду иду на стол для рожениц. «Тужься!» Я усердно тужусь, но чувствую, что процесс не идёт. «Ещё тужься! Дыши! Тужься!» Я тужусь так, что в глазах всё плывёт. «Не идёт. Он застрял. Он может задохнуться! Тяни его!» – голоса врачей слышатся как будто издалека. «Она теряет сознание»… – эхом доносится до меня, и я вялой рукой пытаюсь отмахнуться от кислородной маски, которую на меня пытается надеть анестезиолог. И вот становится очень легко. Я взлетаю к потолку операционной. Руки мои расправлены, как крылья. Сверху я вижу своё тело, вижу врачей, которые сосредоточенно орудуют во мне скальпелями. Моё тело сверху мне кажется чужим, а весь процесс копошения в нём врачей – нелепым. Мне не больно и не страшно, напротив, легко и хорошо. Я понимаю, что не хочу возвращаться в своё бесполезное тело. Но хирурги хватают меня за ноги, цепляются за пальцы и тянут вниз с потолка, где я вишу. Я вижу свои глаза близко-близко, потом зрачки заполняют всё пространство, и я ныряю в них, в мои зрачки, как в чёрную воду… Открываю глаза и вижу над собой сосредоточенные лица врачей. Пытаюсь пошевелить рукой, но не получается, в обеих руках – капельники. По моим венам течёт чья-то чужая кровь и ещё много других медицинских растворов. Я поворачиваю голову на детский плач и вижу крохотный свёрток на весах.