316 пункт «B» - [66]
— Кто эта эксцентричная юная особа? — спросил Дженкинс с улыбкой, когда они были уже вне досягаемости микрофонов и телеобъективов.
— Моя секретарша, — кратко ответил Президент и в свою очередь обратился к Дженкинсу с вопросом, уколол его: — Вы что, дорогой Сол, вернули свободу вашим средствам массовой информации?
— Мы ее никогда и не отнимали, — убежденно сказал Дженкинс. — В основном, это иностранные журналисты. Слетелись, как мухи на падаль.
Кузнецов подумал, что сравнение с падалью растревожило бы Тома Бакли, но воздержался от комментариев. Зачем вмешиваться во внутренние дела хозяев. В конце концов, и при Бакли Дженкинс был фактическим хозяином Соединенных Штатов.
Шестопалов из-за плеча Президента с обожанием лицезрел своего кумира. Он слышал, как Президент представил Лизу в качестве своей секретарши. Его протеже сделала за сутки отличную карьеру. Из сопровождающего лица стала секретаршей личного секретаря Президента, а вот сейчас и секретаршей самого Президента. У другой девушки на это ушла бы целая жизнь! Правда и то, что это он, Шестопалов, послужил для Лизы судьбой. Вытащил ее из исторического небытия, в котором она пребывала, из баров и дискотек в Историю. И вот, оказавшись благодаря Шестопалову «in the right place at the right time»,[60] Лиза Вернер хватает звезды с неба обеими руками в чуть более, чем нужно, вспухших венах.
Лейтенант Тэйлор и Де Сантис оценили Лизу Вернер по достоинству.
— Отличная девка, а Джек? Такие tits[61] при такой фигурке… — Тэйлор одобрительно зацокал языком. — Интересно, у русских что, все такие?
— Я слышал, что русские девки красивые. Я, правда, никогда не заглядывал в их журналы, но, если судить по их каналу телевидения, красотки… У меня семья, а ты, Тэйлор, мог бы потереться об эту русскую… Потом рассказал бы…
— Ну-ну, мечтай. — Тэйлор вспомнил о своем «бизнесе», как он мысленно стал его называть (до вчерашней истории на Ист-хайвэе он называл ЭТО «авантюрой»), и помрачнел.
На церемонию похорон своего Президента Америка не пожалела денег. Лучше бы она истратила эти деньги на живых, поморщился Лукьянов. Он наблюдал печальные торжества, глядя на телеконсоль в холостяцкой клетке лейтенанта. Тэйлор привез его сюда и приказал сидеть тихо. Однако, посидев тихо, вернее, проспав несколько часов, Ипполит все же включил телеконсоль в надежде увидеть Дженкинса. И увидел. Секретарь Департмента Демографии распоряжался на похоронах, и у всякого, кто видел церемонию, не могло остаться сомнений по поводу того, кто новый хозяин Америки.
Первым выступил Дженкинс. Сказал о потере, понесенной несчастной Америкой. Впереди, рядом с матерью Президента, также шел Дженкинс, возглавляя шествие. В черном фраке могильного покроя, хорошо охраняемый «бульдогами», переодевшимися ради похорон в дурно топорщащиеся на них сизо-черные костюмы. Рыдала военная музыка, сводный оркестр всех родов войск армии Соединенных Штатов — две сотни скрипок, валторн, литавр, барабанов, тарелок, виолончелей, контрабасов — завыл по Президенту. Музыканты частично пришли, частично уже стояли — те, кто с тяжелыми инструментами — под вековыми деревьями Федерального Кладбища в Нью-Джерзи. В свое время здесь был муниципальный Парк, но, когда после 2007 года стране понадобилось главное кладбище (Арлингтонское осталось на зараженной радиацией территории), парк приспособили под цели захоронения. Вековая дубовая роща придавала кладбищу величавый вид. Засыпанные красноватым гравием дорожки, сочетаясь с зелено-медной ядовитой дубовой листвой, придавали происходящему фактуру старой гравюры. Помимо своей воли Лукьянов отметил древнеримскость в церемонии. Храпели от страсти белые сильные лошади, таща пушку времен Первой мировой войны, на лафете которой был установлен гроб Президента. «Президента-дантиста», — попробовал вышутить церемонию Ипполит, но ему не удалось внушить критический оттенок своим мыслям. Он признал, что зрелище выглядит достойно. В черной шляпке с вуалью старуха мать Президента шла, опираясь на руку вице-президента Паркера с одной стороны и на руку Дженкинса с другой. Желтый, вязкий и жирный луч солнца упал на потрескавшуюся, цвета старого дерева щеку матери Президента. Налетел ветер, и пошло морщинами одеяние вдовы, которое можно было бы назвать и платьем, и плащом. Сильные ноги лошадей крупным планом рыли красноватый гравий дорожки, погружаясь всеми копытами. Лафет забуксовал, лошади неловко рванули пушку к могилам, и пушечное колесо накатило на мраморную плиту. «Сенатор Вудбридж, бывший губернатор штата Северная Каролина. От благодарного отечества» — прочлись золотые буквы. Десяток морских пехотинцев Соединенных Штатов сильными руками приподняли колеса пушки и поставили ее в центр дорожки. В объектив камеры внезапно влезла сверхкрупным планом щека, шея, натертая воротником мундира, срезанные бритвой волосы у виска и пара юношеских прыщей чуть ниже, на извороте щеки в подбородок.
— Юная, шершавая, мозолистая рука молодой Америки мощно приподняла траурную колесницу Президента… — зашелся в экстазе комментатор.
Лукьянов признал, что комментарий был уместен, так же как и, может быть, случайный «наезд» телекамеры на юношескую шею и щеку с прыщами. Все эти приемы сообщили подлинность происходящему.
Роман «Это я — Эдичка» — история любви с откровенно-шокирующими сценами собрала огромное количество самых противоречивых отзывов. Из-за морально-этических соображений и использования ненормативной лексики книга не рекомендуется для чтения лицам, не достигшим 18-летнего возраста.
«Палач» — один из самых известных романов Эдуарда Лимонова, принесший ему славу сильного и жесткого прозаика. Главный герой, польский эмигрант, попадает в 1970-е годы в США и становится профессиональным жиголо. Сам себя он называет палачом, хозяином богатых и сытых дам. По сути, это простая и печальная история об одиночестве и душевной пустоте, рассказанная безжалостно и откровенно. Читатель, ты держишь в руках не просто книгу, но первое во всем мире творение жанра. «Палач» был написан в Париже в 1982 году, во времена, когда еще писателей и книгоиздателей преследовали в судах за садо-мазохистские сюжеты, а я храбро сделал героем книги профессионального садиста.
Возможно, этот роман является творческой вершиной Лимонова. В конспективной, почти афористичной форме здесь изложены его любимые идеи, опробованы самые смелые образы.Эту книгу надо читать в метро, но при этом необходимо помнить: в удобную для чтения форму Лимонов вложил весьма радикальное содержание.Лицам, не достигшим совершеннолетия, читать не рекомендуется!
«...Общего оргазма у нас в тот день не получилось, так как Наташа каталась по полу от хохота и настроение было безнадежно веселым, недостаточно серьезным для общего оргазма. Я читал ей вслух порносценарий...»Предупреждение: текст содержит ненормативную лексику!
• Эксцессы• Юбилей дяди Изи• Мой лейтенант• Двойник• On the wild side• Американский редактор• Американские каникулы• East-side — West-side• Эпоха бессознания• Красавица, вдохновляющая поэта• Муссолини и другие фашисты…• Press-Clips• Стена плача• The absolute beginner• Трупный яд XIX века• Веселый и могучий Русский сексЛицам, не достигшим совершеннолетия, читать не рекомендуется!
«Что в книге? Я собрал вместе куски пейзажей, ситуации, случившиеся со мной в последнее время, всплывшие из хаоса воспоминания, и вот швыряю вам, мои наследники (а это кто угодно: зэки, работяги, иностранцы, гулящие девки, солдаты, полицейские, революционеры), я швыряю вам результаты». — Эдуард Лимонов. «Старик путешествует» — последняя книга, написанная Эдуардом Лимоновым. По словам автора в ее основе «яркие вспышки сознания», освещающие его детство, годы в Париже и Нью-Йорке, недавние поездки в Италию, Францию, Испанию, Монголию, Абхазию и другие страны.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».