3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [84]

Так или иначе, я сделал крутую штуку. Дело не в том, что я позвонил на митинг с зоны. Возможностей для этого куча. Главное, что я сделал это легально. И, возможно, это первое дистанционное участие п/з/к в протестном митинге в истории России.

Понятное дело, Хрюнделя за такое нахлобучили. Кейс «свари з/к» и митинг-кейс поставили точку в карьере начальника ИК-5. Скоро Афанасьев ушел в отпуск.

И пришел Гена.

Понятное дело, Гену я ненавидел заранее, даже ни разу не видев, хватило зэчьих рассказов. При личном знакомстве неприязнь только усилилась.

Когда его отправили в Мценск, все радовались. Хотя были сплетники с теорией заговора, которые утверждали, что Гена специально ушел из зоны, чтобы посмотреть, кто будет поддерживать хозяйку, а потом вернуться и покарать предателей. По-моему, з/к просто чересчур мнительные. Хотя Гена и правда пробыл в Мценске совсем недолго. После его возвращения Поросенок еще какое-то время числился во главе колонии, но реальная власть была у Гревцева, а потом он стал и формальным начальником «Нарышкино». Афанасьева же сначала отправили начальником охраны в знаменитую орловскую дурку, где еще при советской власти сидели политзэки. А потом он вернулся в управу, стал начальником оперотдела и регулярно посещал «Нарышкино».

Надо сказать, что власть режима в ИК-5 держится на стукачах. Как я понял, обычно в зонах лишь немногие з/к общаются с администрацией один на один. Обязательно должно быть хотя бы двое порядочных, чтобы была уверенность, что не стучат. Тут же зэки с утра до вечера тянутся в здание администрации нескончаемой вереницей. Типа, у всех ДИАЛОГ. Кроме того, здесь введена практика «заявление на каждый чих» — и подавать такие заявления всегда надо лично.

Когда вернулся Гена, весь блаткомитет, расправивший было плечи при Поросенке, стал иметь вид крайне бледный. Чуть ли не в первый же день Гена собрал комиссию воспитателей — на ней раздают поощрения и взыскания. Иду я после обеда из барака в библиотеку — и что я вижу? Все блатные в полном составе стоят в локальном участке около здания воспитательного отдела. Некоторых аж подтряхивает. Ко мне подходит смотрящий за лагерем и остальная элита и говорят:

— Братан, беспредел готовится. Будут всех убивать, закрывать и т. п.

Я их успокаиваю, говорю, что общественность не останется равнодушной к беспределу. Выходит из здания Гена, командует всем блатным строиться в колонну по двое и отправляет чуть ли не маршем в дежурную часть. Вокруг все испарились — я чуть ли не единственный, кто остался. Стою в трех метрах, курю, типа наблюдаю за соблюдением законности. Гена, отправив строем блатных, подходит ко мне:

— Дошли слухи, что есть какие-то суды с колонией.

— Ну я же говорил: будете взыскания накладывать, буду судиться. Не будете накладывать — судиться не буду.

— Это надо прекратить. В противном случае буду вынужден принять жесткие меры.

— Ну окей, принимайте.

На этом и расходимся.

А где-то через пару недель при обыске моего барака нашли телефон.

Шмон

В отряде № 8 были специально обученные зэки, которые стучали на меня оперативникам, а те по их наводкам пытались изъять запрещенные предметы. Как-то я прикупил на строгом режиме флеш-карту. Я отдавал ее Диме Коскину — зэку-айтишнику, который работал в воспитательном отделе и качал мне музыку и фильмы по заказу. При этом, конечно, дичайше мандражировал. Ведь если бы его поймали за скачиванием из интернета «Прирожденных убийц», то, может, слегка пожурили бы. Но если бы поймали за скачиванием чего-нибудь для меня — прощай, УДО. Несмотря на то что у нас были хорошие отношения и даже общие интересы, жертвовать ради меня УДО ему, понятное дело, не хотелось.

Димарик был русским Гейзенбергом. Именно так его назвали в криминальных новостях НТВ, когда показывали репортаж о его приемке. Он из неблагополучной семьи. Отец отсидел десятку за гердос. Сам Дима упарывался по более молодежной наркоте и варил мет, с большим количеством которого его и взяли.

Помимо закачки фильмов Дима фоткал меня с разной длиной усов (об этом расскажу отдельно) и делал новые бейджи з/к — глупые менты очень удивлялись, откуда они у меня берутся. Да боже мой, откуда они могут браться, если бейджи всей зоне делает Коскин?!

Ну так вот: флешку я смотрел в телевизионке. Естественно, не один, поскольку поддерживал установившиеся демократические порядки. И скоро ментам стало об этом известно. Флешку я всегда носил с собой, в самом тупом для запрета месте — в носке. Носки проверяют в первую очередь.

Как-то раз иду из библиотеки в барак, меня на продоле забирает оперативник и ведет в оперотдел. У меня с собой флешка в носке, две сим-карты в ботинке, четки (хулиганки), под костюмом — футболка ПТН ПНХ (ее я сделал еще в «Бутырке» и каким-то чудом провез с собой в колонию).

В оперотделе (кабинет на шесть квадратных метров, четыре человека и три видеорегистратора) проводят полный обыск. Я покрываюсь испариной и начинаю раздеваться. И тут — лайфхак с носками и обыском.

Вообще, правила предписывают ментам быть одетыми в специальные халаты и перчатки — видимо, чтобы не пачкать вещи, не пачкаться самим и не оставлять следов (ведь можно случайно обнаружить герыч или мертвую проститутку!). Но так не шмонают. В ИК-5 халатно-перчаточников можно увидеть только на обысках приезжающей на свидание родни, когда нужно продемонстрировать соблюдение закона для чужих. В самой колонии никто с этим не морочится. Поэтому! Носки в руки обыскивающие не берут, а просто говорят их вывернуть.