3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [80]

Шрифт
Интервал

Потом ничего не делаешь.

Потом в 9:00 выводят на прогулку до 10:00. Можно переговариваться с з/к, которые прогуливаются по соседству. Одновременно проводится утренняя проверка.

Потом ничего не делаешь.

Потом в 13:00 приносят обед.

Потом ничего не делаешь.

Потом в 17:00 происходит вечерняя проверка: заходит мент и стучит деревянным молоточком по стенам и решеткам, проверяет — нет ли подпилов и подкопов.

Потом в 18:00 кормят ужином.

Потом ничего не делаешь.

Потом в 20:30 наступает отбой: идешь, забираешь свой матрас из матрасохранилища, в камере раскладываешь кровать на отстегнутых нарах.

Потом спишь до подъема.

В целом — так. Но я-то, конечно, был не намерен жить такой скучной жизнью все 12 дней (почему-то мне дали именно 12 вместо обычных 15). Когда сажают в ШИЗО, дают: полотенце, зубную щетку, пасту, хозяйственное мыло (уверен, оно хорошо в борьбе со вшами, да и людей может неплохо отпугивать запахом). Когда приходит библиотекарь, разрешают взять одну книгу в мягком переплете. Но это все практика, а закон, естественно, более гуманен: можно средства гигиены, свою туалетную бумагу, до десяти книг (в любом переплете), газеты (если их выписываешь — без ограничений), письменные принадлежности.

Но если бы обычный з/к что-то подобное затребовал, ему бы, наверное, рассмеялись в лицо. Я же заставил администрацию принести мне все положенное в течение пары дней. Куча бумаг и книг в моей хате очень деморализовала сотрудников отдела безопасности.

Кстати, в ШИЗО очень забавно обстоят дела с перепиской (которая тоже разрешена). В правилах указано, что письменные принадлежности выдаются для написания писем. Нужно что-то написать — попроси ручку у охранника. Но мы же говорим про ИК-5: они, естественно, сделали распоряжение для ШИЗО, в котором указано строгое время для переписки — с 6 до 7 утра. Очень удобно, конечно. Каждый день во время проверок приходит санчасть. Ты им говоришь: «У меня острая зубная боль». Они тебе: «Пиши заявление, чтобы вывели к стоматологу» (тоже, конечно, бред, никакого заявления не нужно). Но написать его ты можешь только на следующее утро, потом отдаешь им в 10:00, и лишь через день есть шанс, что тебя выведут. Хотя на самом деле, конечно, не выведут. Даже если поверят, что зубы действительно болят, выведут не раньше, чем через неделю. Будешь биться в агонии от боли, а весь БУР начнет бузить, чтобы тебе оказали-таки медпомощь. Как я уже говорил, медицина — это тоже средство давления на з/к.

На четвертый день пребывания в ШИЗО меня снова везут в город — на этот раз в Орловскую областную больницу. Вид у меня менее молодцеватый, зато более опасный. К тому же я довольно грязный — в бараке-то я мылся каждый день, а на киче душ раз в неделю. Одет в робу, на спине которой написано крупными буквами ШИЗО, что тоже не добавляет мне адекватности в глазах стороннего наблюдателя.

Почему же меня так поспешно везут в Орел? Тут нужно вернуться к Григорию. Оказывается, в каких-то нормативных документах сказано, что нельзя водворять в ШИЗО людей с Григорием — то есть с болезнью вроде кисты в гайморовой пазухе. Конечно, решение о моем помещении в изолятор было принято раньше, чем вскрылось существование Григория. И это, безусловно, создавало определенные юридические риски для колонии. Врачи в областной больнице должны были сказать, что стадия болезни не острая и неотложная помощь не требуется, чтобы начальник медсанчасти Алексей Юрич мог прикрыть этим заключением свой патриотичный авианосцеподобный зад (забегая вперед, именно так все и получилось, конечно).

Ну мне-то что — я прокатился в город. Выяснилось, что в образовании кисты зуб-шуруп не виноват. Чтобы добраться до пазухи, ему не хватило пары миллиметров. Лор воткнула мне в нос какого-то адского вида штопор. Приговаривая: «Какие кости у тебя хорошие, крепкие», — проникла в обитель Григория, определила по каким-то признакам, что срочная операция не требуется, и постановила привезти меня через полгода, а пока понаблюдать в тюрьме. При этом причина образования Григория окутана такой же тайной, как Бермудский треугольник, невосприимчивость Распутина к цианиду и тому подобные явления.

Короче, проблема администрации колонии была решена. Хотя один из моих зубов шатался, и я старательно изображал мучения и требовал у санчасти обезболивания.

Система

Вся эта хрень с зэками и вопросом о моей «мужицкой» судьбе была, понятное дело, подготовлена заранее ментами и блатными. Позже, уже сидя в жилке, Артюха рассказал, что за день до моего дебюта в ШИЗО блатные предупредили, что я заеду и меня нужно будет выгнать. Потом они с Умидом передо мной извинялись, говорили, что выбора у них не было — иначе блатные бы сожрали.

Понятное дело, Поросенок слово свое не сдержал — через 12 суток ШИЗО меня опять подняли в 8-й отряд, а блатные опять попросили ожидать. Что делать — непонятно. Полный отстой.

Но тут нужно отойти от микромасштаба колонии и посмотреть на более широкую картину политических дрязг уровня Орловского управления ФСИН. Я могу сильно ошибаться, могу быть неточным в деталях, а могу оказаться совершенно прав — это не очень важно на самом деле. Моя реконструкция событий основана на обрывочных наблюдениях, беседах с зэками и ментами.


Рекомендуем почитать
Вот роза...

Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.


Прогулка

Кира живет одна, в небольшом южном городе, и спокойная жизнь, в которой — регулярные звонки взрослой дочери, забота о двух котах, и главное — неспешные ежедневные одинокие прогулки, совершенно ее устраивает. Но именно плавное течение новой жизни, с ее неторопливой свободой, которая позволяет Кире пристальнее вглядываться в окружающее, замечая все больше мелких подробностей, вдруг начинает менять все вокруг, возвращая и материализуя давным-давно забытое прошлое. Вернее, один его ужасный период, страшные вещи, что случились с маленькой Кирой в ее шестнадцать лет.


Красный атлас

Рукодельня-эпистолярня. Самоплагиат опять, сорри…


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Дзига

Маленький роман о черном коте.


Дискотека. Книга 2

Книга вторая. Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.