2x2=мечта - [23]

И кроме того, Ядзя вообще вряд ли влюбилась бы в такого Корчиковского, который говорит «здравствуй» и «пожалуйста».

Впрочем, едва только Ядзя ушла из их школы, Корчиковский моментально забыл эти слова; можно было подумать, что он на время извлек их из словаря, а потом нечаянно уронил в какую-нибудь урну для мусора. И в тот раз, когда Ядзя, прогуляв уроки, пять часов отсидела у них в уборной, он заговорил с нею уже нормально:

— Ну, как жизнь молодая, в порядке?

В общем, обыкновенно, как все говорят. Да и Ядзя уже запросто смогла ему ответить:

— На уровне. Аппаратура работает нормально.

А раньше? Какое там «на уровне»! Да она и двух слов связать не могла, разве только пролепечет:

«Марек, не мо-мо-жешь ли ты очинить мне карандаш?»

А все-таки из-за чего же Корчиковский дрался? В конце концов, Людка и здесь кое-что поняла.

Дело было к вечеру. Людка написала последнее в этом году домашнее сочинение по польскому, и мама велела ей почистить ковер в большой комнате. Людка вытащила из кухонного шкафа пылесос, но тут явился Кондзельский из девятого «Б» за книжкой. Мама, завидев космы Кондзельского, всегда выходила на кухню и там, кажется, крестилась. Обычно, когда к Людке забегал кто-нибудь из приятелей, мама всегда разговаривала приветливо, угощала, а когда приходил Кондзельский, через силу отвечала на его «драсс…» и сразу исчезала. Кондзельский списал у Людки сочинение — им, правда, этого не задавали, но на всякий случай, — взял книжку и ушел, бросив в сторону кухни «…ссдания», оставшееся без ответа.

Людка включила пылесос. На стене, над самым плинтусом, сидели две мухи. Людка осторожно подпели к ним наконечник шланга. Она не хотела их ловить, хотела только проверить. Мухи улетели. Хотя окна были открыты, больше мух в комнате не было, и Людки внимательно следила за этими двумя. Одна уселась на потолке, слишком высоко для проведения опыта, а другая кружила над столом. Людка села на диван и стала ждать. Наконец оба снова устроились рядышком на стене, в пределах досягаемости. И снова улетели. Людка подкрадывалась к ним еще три раза, все три раза они были у самого наконечника и каждый раз улетали. Вывод был прост: засосать живую муху в пылесос невозможно. Но, конечно, дело было не в мухах. Просто Людка одновременно думала о другом, гораздо более важном вопросе. И тут перед ней с полной очевидностью открылась одна ужасная истина, которую она подозревала уже давно. Потрясенная своим открытием, Людка наскоро проехалась пылесосом по ковру и, сказав маме, что у нее болит голова, вышла на улицу пройтись. Нужно было собраться с силами, чтобы заставить себя идти в школу завтра, и послезавтра, и спокойно взглянуть ему в глаза, и вообще не смотреть на него. Потому что Людка ни за что на свете не хотела, чтобы Марек подрался с кем-нибудь из-за нее. Так, как он дрался из-за Ядзи, — ни за что!

10

— Ну, как дела, Людик?

— Все в порядке, Стефан. А у тебя?

Они сидели в том же самом кафе. Стефан постарел, у него поседели виски, хотя с тех пор прошли не годы, а всего лишь месяцы. Людка возмущалась и негодовала по-прежнему, но ледяная броня, в которую она облачилась, уже дала трещину, и поэтому теперь они в состоянии была сидеть с ним в кафе. За столиком подле батареи двое старичков читали газеты, время от времени выглядывая из-за газетных листов. Людкин вопрос Стефан пропустил мимо ушей.

— С какими отметками кончила?

— Три пятерки. По поведению, по биологии и по физкультуре.

— Н-да, пятерок не густо. А троек?

— Троек ничего, прилично. Физика, химия, а еще по труду — у меня все вареники с капустой разлепились. Понимаешь, по субботам у нас занятия по кулинарии, три часа парим-варим. Учительница молодая и немножко того, «с приветом», хочет нас на этих идиотских занятиях всему на свете обучить. В первой четверти я плохо пришила бейку, край не обметала, и поэтому, мол, она обтреплется. А потом я туфли без воды почистила.

— Что?!

— Тряпочку не намочила, когда пастой мазала. Вот тебе уже два минуса. Потом она задала мне отыскать перегоревшую пробку — она их сперва нарочно портит. Я нашла, но только вместо тоненькой проволочки, такой, знаешь, красненькой, взяла из ящика с инструментами другую, толстую, которой на рынке зелень в пучки связывают. Ящик делали наши мальчишки, ну и бросили ее туда, ослы. На всем нашем этаже пробки перегорели. Учительница сказала, что ладно, ни второй год она меня не оставит, но в десятом классе я у нее буду чинить пробки вслепую. Потом мы стали проходить «Польскую кухню» и как накрывать на стол. Ну, и я положила вилку не слева, а справа, хотя она «десять раз объясняла». А потом я сняла накипь с бульона, как мама делает, а это вовсе никакая не накипь.

— А что же это, бог ты мой?!

— Это коагулированный белок. Если мясо чисто вымыто, то что там еще может быть? Надо бульон вместе с накипью прокипятить хорошенько, а потом процедить, чтобы он был чистый и прозрачный.

— Что ты говоришь! А все снимают.

— Феодализм. А еще я коренья ниткой не связала, и они по всей кастрюле плавали.

— А вареники?

— Мука была слабая. Они не залеплялись.

— А откуда у вас деньги на эти гастрономические упражнения?