2BRO2B - [3]

— Я люблю этих детишек, — прошептал Уэлинг. — Люблю всех троих.

— Никто не спорит, — согласился доктор Хитц. — Мы все, по-человечески, вас понимаем.

— И я не хочу, чтобы умер мой дед.

— Мало кому нравится сдавать родственников в «Дихлофос», — понимающе кивнул доктор Хитц.

— Вот зачем люди выдумывают эти гадкие названия? — сказала Леора Траверс.

— Что?

— Не люблю, когда наше заведение называют «Дихлофосом» и другими нехорошими словами, — объяснила она. — Это создает неправильное впечатление.

— Вы совершенно правы, я приношу свои извинения, — доктор Хитц поспешил употребить другое, официальное название муниципальных газовых камер, которое никто не употреблял в обычных разговорах. — Мне следовало сказать «Салон этичного суицида».

— Да, так намного лучше, — согласилась Леора Траверс.

— Этот ваш ребенок — кого бы вы ни выбрали, мистер Уэлинг, — будет жить на счастливой, просторной, чистой и богатой планете, и все это — благодаря контролю численности населения. Он будет жить в саду, похожем на изображенный на этой фреске. — Доктор Хитц покачал головой. — Двести лет назад, когда я был еще молод, на Земле царил ад, и никто не надеялся, что человечество сможет протянуть еще хотя бы два века. Сейчас же мы видим в будущем тысячелетия спокойствия и изобилия, и только сила воображения ограничивает эту перспективу.

Его лицо осветила улыбка.

Но он перестал улыбаться, когда увидел револьвер в руках Уэлинга.

Уэлинг застрелил Хитца.

— Вот место для одного человека, — сказал он.

Потом он убил Леору Траверс.

— Это ведь только смерть, — произнес он, когда ее тело коснулось пола. — Зато теперь места хватит двоим.

Потом он выстрелил себе в висок, обеспечив место всем своим троим.

Никто не ворвался в комнату. Казалось, никто не слышал выстрелов.

Художник сидел на верхней ступеньке своей стремянки и молча смотрел на скорбную картину внизу.

Он задумался над пугающей загадкой жизни, которая требовала от своих созданий рождаться и, родившись, плодиться... Размножаться и жить как можно дольше — на крошечной планетке, которой придется это все терпеть.

Все решения, приходившие ему в голову, были весьма невеселыми. Они были мрачнее, чем «Дихлофос», «Веселый Хулиган» и «Давай по-быстрому». Он думал о войне. О чуме. О голодоморах.

Он знал, что никогда больше не будет писать. Выпустил из рук кисть, которая шлепнулась на тряпки внизу. Потом решил, что хватит с него жизни в Счастливом саду жизни. Медленно спустился с лестницы и подобрал пистолет Уэлинга.

Художник был полон уверенности покончить с собой.

Он не смог.

Тогда он вспомнил о таксофоне в углу. Он зашел в будку и набрал номер, который трудно забыть: 2BRO2B.

— Федеральное бюро завершения цикла, — сказал мягкий голос на другом конце провода.

— Когда вы сможете меня принять? — спросил он осторожно.

— Скорее всего, во второй половине дня, — ответила женщина из бюро. — Может быть, раньше, если от кого-то придет отказ.

— Хорошо, — сказал художник. — Запишите меня, пожалуйста.

Он очень отчетливо, по буквам, продиктовал ей свое имя.

— Спасибо, сэр. Город благодарит вас, страна благодарит вас, планета благодарит вас. Но самую глубокую благодарность к вам испытывают будущие поколения.