Врач говорит:
— Мне все равно. Я сейчас напишу в справке по латыни "дал дуба", а вы сами расшифровывайте, что с ним!
Короче, делать нечего, квартира накрылась, значит, надо старика хоронить.
Правда, когда на работе узнали, что старик приказал долго жить, от радости до потолка запрыгали и, не жалея никаких общественных денег, стали оформлять похороны. Лишь бы побыстрее увидеть дорогого Степана Егоровича в гробу в светлой обуви.
Всем потребсоюзом приехали на кладбище, устроили митинг, говорили, какой это был героический старичок и как его принципиальность помогала строить в ихнем потребсоюзе светлое будущее. И даже дочка речь толкнула про отца, про то, какой он был в быту неприхотливый.
А двое сослуживцев стоят в почетном карауле и между собой говорят, что эти мужики, которые могилу рыли, восемьдесят рублей содрали. Но, слава Богу, на венки выписано двести сорок рублей, а на оркестр триста двадцать на восемь музыкантов. И что вечером все неистраченные деньги будут делить.
И когда все стали к старичку подходить, чтобы в лоб поцеловать, один из этих двоих нагибается и говорит:
— Прощай, незабвенный Степан Егорович!
А Степан Егорович обнимает сослуживца за шею и говорит:
— Ах, ты, сукин сын! Не прощай, а здравствуй! Я давно не сплю и все слышу! И все давно подсчитал. Тут венков всего на двадцать два рубля тринадцать копеек! И музыкантов не восемь, а четыре штуки!
У сослуживца глаза на лоб полезли. Он рванулся на свободу, но старик его крепко зажал! Тот давай его от себя отдирать, гроб опрокинулся, старик из него выпрыгнул и давай белыми тапочками размахивать:
— Я вам сейчас покажу светлое будущее!
Народ врассыпную. Дочка ему наперерез с криком:
— Папаня вернулся! Идем скорее за ордером!
Он и дочке врезал:
— Думала меня вместо восьми метров на двух уложить?!
В общем, народ, ломая ноги, понесся с кладбища.
А старичок еще долго над своей могилой буянил. Отобрал у мужиков восемьдесят рублей. Орал, что за эти деньги он им сам могилу выроет! Возмущался, что гроб дешевый, а речи формальные.
Потом вернулся домой и стал по себе поминки справлять. Ел и говорил, что при жизни его так вкусно никогда не кормили. На следующий день явился на работу и сказал: "Сукины дети! Запомните! Я к вам и с того света с ревизией заявлюсь!"
1987
Поскольку у председателя колхоза дел было полно, решили послать в Канаду районного инструктора, человека проверенного, который до этого уже тридцать лет работал в районе. Инструктор знал, что Канада — страна контрастов, что там стоят небоскребы, а рядом трущобы. Приехав в Канаду, Петр Сергеевич сразу увидел рядом с небоскребами двухэтажные дома на одну семью.
"Это и есть, видно, ихние трущобы", — подумал Загоруйко.
В первый день его возили к мэру на прием. Мэр Петру Сергеевичу понравился. Человек общительный, он все время старался поговорить с Загоруйко напрямую, без переводчика. Ну и поговорили: Загоруйко знал всего одно английское слово "гууд морнинг", а мэр три: "водка", "карашо" и "Евтушенко".
На другой день Петра Сергеевича привезли на ферму, где суждено ему было прожить целых полгода.
Встретили его два молодца Майкл и Джон и их мама Мэри.
— Гууд морнинг, — сказал Загоруйко.
Ответ он услышал на чистом канадском:
— Здоровеньки булы, дядьку.
Фермеры оказались выходцами с Украины. Сразу после революции их дед драпанул сюда, подальше от исторического материализма.
Показали Загоруйко дом, большой и чистый. Столовая метров тридцать напополам с кухней, две спальни и два туалета.
"Один, видно, для гостей, — подумал Загоруйко. — Что же это за гости такие, что в хозяйский сходить не могут?"
Внизу в подвале оказался бар, в нем было полно спиртных напитков и никакой очереди.
Против нас, в смысле выпить, они, конечно, слабы оказались. Мы пьем сильнее, чем они работают. Петр Сергеевич в этот вечер четыре литра выпил и еще бы мог, но на соседней ферме все спиртное кончилось.
С утра фермеры были изрядно помяты, а Петр Сергеевич Загоруйко был свеж как огурчик. Пошли осматривать хозяйство. Хозяйство большое — тысяча гектаров земли, семьдесят коров и тысяча пятьсот бычков — основной продукт фермы. Осмотрели все, Загоруйко говорит:
— Ну что ж, мужики, собирайте народ, будем проводить общее собрание.
Но никто не сдвинулся с места. Загоруйко снова:
— Зовите всех, мать вашу так.
— Кого звать? Мы все уже собрались. Майкл, Джон и мать наша так Мэри.
Загоруйко говорит:
— Как же собрались, вас же всего трое, а где механизаторы, зоотехник, агроном, бухгалтерия? Где, наконец, представитель правящей партии в виде парторга?
Майкл говорит:
— Это мы все и есть.
— Ладно, — говорит Загоруйко, — тогда приступим к работе.
Встал на бугорок и закричал:
— Товарищи, граждане фермеры, сегодня мы вместе с вами вступаем в решающий этап борьбы за продовольственную программу. Мобилизуем все силы! Обгоним США по молоку и мясу. Мы все как один!
Майкл и Джон говорят:
— Нам коров кормить пора.
— Вперед, — кричит Загоруйко, — к победе свободного труда!
Тем временем Майкл подъехал на грузовичке, опустил моток сена, проехал вперед, сено размоталось, коровы подошли, стали сено жевать. Загоруйко даже дар речи потерял от такой быстрой победы свободного труда. На все ушло минуты три, не больше.
