208 избранных страниц - [32]

Чуть меньше, но тоже больше всех обожал Анатолий Григорьевич видного фотокорреспондента, который питал слабость к публичным процессам, ввязывался в любую драку и в два счета мог превратить самое замечательное лицо в портрет артиста Михаила Пуговкина. Поэтому-то Анатолий Григорьевич и считал своего друга фотокорреспондентом.

Еще чуть меньше, но тоже больше всех обожал Анатолий Григорьевич писателя, который на каждом торжестве тешил общество колкими эпиграммами-шутками на виновника торжества: "Ах, милый Толя! Ясный свет! Тебе сегодня двадцать пять лет!" И так было ежегодно… "Ах, милый Толя! Ясный свет! Тебе сегодня двадцать шесть лет!.." "Ах, милый Толя! Ясный свет! Тебе сегодня двадцать семь лет!"…

Гости, которые потоньше, обычно смеялись и аплодировали, а отдельные завистники, кривясь, находили несовпадение размера. "Вот приходите на мое тридцатилетие, — говорил им Анатолий Григорьевич, — тогда услышите!"

И когда на тридцатилетие писатель зачитал новую шутку-эпиграмму: "Ах, милый Толя! Ясный свет! Тебе сегодня тридцать лет!" — тут уж самые явные злопыхатели признали, что перед ними настоящий писатель.

Таким вот образом Анатолий Григорьевич собрал вокруг себя в высшей степени рафинированное, интеллигентное общество…

…Лично я прихожу в гости к Анатолию Григорьевичу не часто. По делу или когда совсем грустно.

Уже в дверях полиглот Федя стреляет в меня из самострела, выстрел которого совершенно несмертелен и безобиден. Остаются только ожоги, но и они через месяц-другой исчезают бесследно, оставляя после себя лишь буроватые рубцы… Красавица Зоюшка спит, покрыв лицо журналом "Работница". Из кухни доносится запах сгоревшего супа пополам с раскаленным алюминием. Анатолий Григорьевич сидит на стуле и слушает передачу цветного телевидения. Телевизор, правда, не цветной, но это не важно, потому что трубка все равно вышла из строя полтора года назад. Левым ухом он приник к экрану, а правое методично жует спаниель…

Увидев меня, Анатолий Григорьевич радушно улыбается и спрашивает, достал ли я билеты на французского певца. Я отдаю ему свои четыре билета, на всю семью, и выхожу на улицу, волоча за собой собаку, вцепившуюся мертвой хваткой в мою икроножную мышцу. Ухожу и думаю: "Везет же людям! Ведь вот как счастливо живет Анатолий Григорьевич!.. У меня же, казалось бы, — трехкомнатная квартира, пятилетний сын решает дифференциальные уравнения, жена — лауреат Международного конкурса имени Жака Тибо и Маргариты Лонг, теща — шеф-повар ресторана "Узбекистан", а я — несчастнейший человек…"

Желтый песок

— Давай посидим здесь, — сказала она.

— Нет. Пойдем на скамейку, — сказал он. — Там песок. Я люблю желтый песок.

Они сидели на маленькой скамеечке рядом, почти касаясь друг друга. Он что-то задумчиво вычерчивал тоненьким прутиком на желтом песке.

— Что ты рисуешь?

— Это ты.

— Не похоже.

— Ну и пусть.

Рисовать было трудно. Сухой песок все время осыпался.

— Вон майский жук пролетел, — сказала она.

— Это самка.

— Откуда ты знаешь?

— Самцы так низко не летают.

Дунул ветер и стер ее изображение на желтом песке.

— Давай завтра придем сюда опять, — сказала она. — Ты ведь придешь сюда опять. Правда?

— Правда.

Но он не пришел завтра. Не пришел послезавтра. Не пришел через два дня. Через месяц. Он больше не пришел. Она после этого часто сидела на маленькой скамеечке. Одна. Думала и все никак не могла понять, почему же он не пришел. Она и не знала, что родители перевели его в другой детский сад.

Персики

— Почем персики?

— Три пятьдесят.

— А три?

— За три сам бы ел.

— Ну, давай мне за три, а ты будешь есть за два пятьдесят.

Дядька, который продавал персики, уставился куда-то в сторону и сделал вид, будто продолжать ему этот разговор скучно.

— Хорошие персики, — сказала девушка. — У той тетки по три, но вы их не довезете.

— Думаешь? — сказал Николай. — Ладно. Грабьте. Давай три кило на десятку. Полтинник — не деньги.

— Тогда за одиннадцать, — буркнул дядька, который продавал персики, но уже ясно было, что сделка состоялась, и он стал накладывать на алюминиевую тарелку крупные, вызывающе загорелые персики.

— Ну, если до Москвы не довезу, смотри! — весело сказал Николай и протянул десятку.

— Хоть до Сибири, — сказал дядька и спрятал десятку глубоко-глубоко во внутренний карман пиджака.

— Ничего себе, — рассуждал вслух Николай, поглядывая на персики в авоське, — три пятьдесят… Это почти полный день вкалывать.

Девушка, которая шла рядом и которую звали Раей, молчала. Она только остановилась на немного, сняла босоножку и вытряхнула из нее камешек. С этого момента Николай думал уже только о том, как поаккуратнее довезти персики до Москвы, и еще о разном…

Дядька, который продавал персики, накрыл весы тряпкой, попросил тетку слева приглядеть и направился в рядом работавшую шашлычную, потому что проголодался.

В шашлычной, прождав минут тридцать и разозлившись, он заказал салат зеленый с яйцом и со сметаной, суп харчо полную порцию, два шашлыка по-кавказски, лимонад, хлеба того и другого и бутылку вина "Псоу", потому что пива не было.

Съев все это и выпив с большими перерывами, прождав еще минут тридцать расплаты, дядька сунул официанту десятку, высказал ему свою жалобу по поводу медленности и направился к рядам продавать персики, подумав на ходу, что вот если бы этого здорового официанта да в сады персики выращивать…