2 миллиона километров до любви - [70]

Теперь я понимаю, почему дьявола сравнивают с диким зверем…

Но я нахожусь под защитой Того, Кто сильнее сатаны. Его потому и называют Всемогущим. Поэтому я устоял перед искушением. Мало того, я смог даже зайти в супермаркет и купить кое-что для Фрица. Позже я даже заварил ему чай, а потом еще долго пел и играл на гитаре для всех собравшихся в лагере. Голод больше не беспокоил меня. Терзания закончились, постоянно сдерживать себя уже не требовалось. Теперь я мог со смехом вспоминать о том, через что прошел, сравнивая выпавшие мне испытания с путешествием Одиссея: я проезжал мимо супермаркетов, как мимо острова сирен. Прошло пятьдесят четыре часа с тех пор, как я последний раз ел и пил, но мой организм пребывал в покое, а в сердце расцвела радость.

Однако самое ценное и важное открытие было еще впереди. Пост стал новым для меня опытом, новым приключением, поэтому я надеялся, что Господь вознаградит меня на Пасху. Я думал: может, в Светлое Христово Воскресение меня ждет какой-то особенный завтрак или что-то в этом роде? От одной мысли об этом опять потекли слюнки.

Иисус воскрес из мертвых, а Клаус размечтался о воскресной трапезе!

И вот настало долгожданное утро. Я пришел в столовую…

Какое разочарование! У меня не было аппетита. Еда была самая обычная, и она не вызвала у меня никаких особых эмоций. И уж точно не было радости. Я быстро насытился и продолжал ждать, надеясь, что произойдет что-то необычное. Но ничего не случилось. Я был в смятении. Как жалко, что все так обернулось!

После разочаровавшего меня завтрака мы все вместе отправились в соседнюю деревню, чтобы отметить праздник в церкви пастора Дэвида МакКи, с которым я был дружен. И вот там, в этой маленькой церкви, со мной и случился долгожданный «прорыв» — когда мы подходили к причастию. Мысленно я вернулся к моменту своего обращения в Лозанне и спросил, как всегда с тех пор спрашивал, званый ли я гость на Господнем пиру. И в этот момент Бог позволил мне ощутить всю полноту бытия, радости и покоя. В сердце вдруг загорелась любовь и ликование, и я заплакал, как когда-то в соборе в Лозанне, а потом сделал несколько шагов вперед, чтобы причаститься Его Телу и Крови. Я задыхался от счастья. Пожалуй, этот пасхальный пир был самой удивительной трапезой за всю мою жизнь. Маловерный, я-то предвкушал удовольствия от физической пищи, тогда как надо было ждать радостей от пищи духовной. Я положился на преходящее, временное, а Господь предлагает мне то, что имеет отношение к вечности. О, Иисус, как же прекрасно это было! Наверное, я просто неразумный, примитивный, маловерный человек, недостойный того, чтобы находиться в Твоем присутствии. Прости меня, но я люблю Тебя всей своей несовершенной душой.

Пожалуй, самым трудным было для меня примирение с католическим священником отцом Р., который подвергал меня сексуальному насилию и мучил долгие годы. Я уже упоминал, что однажды пришел к дому этого человека и протянул ему руку в знак того, что прошлое забыто. Не знаю, произвело ли это на него хоть какое-то впечатление. Он пожал мою руку и посмотрел на меня равнодушно. Но по крайней мере я сам освободился от тяготившего меня длительное время груза. Столь же тяжело мне было примириться с родителями. Сразу после обращения я рассказал своему брату Лотарю о Христе и о своей вере. Он работал врачом в университетской клинике. Всякий раз, когда мы с ним встречались, он повторял:

— Я все время думаю о матери, и эти мысли не дают мне свободно вздохнуть.

Он и правда умер от нехватки кислорода, когда нырял в Греции. Господи, упокой его душу!

Что убило его? Загадочное влияние матери? Хотела ли она этого? Если это так, то вряд ли она действовала осознанно. Однако смерть брата стала для меня предостережением. Меня выводило из себя то, что мать постоянно находится под влиянием оккультизма. Я стал часто навещать ее в Германии. Она постарела, и мне хотелось не только простить ее, но и помочь ей достичь мира.

И вот однажды, приехав к ней и едва войдя в дом, я сразу, не теряя времени, сказал:

— Мама, ты не становишься моложе. Рано или поздно ты предстанешь перед Христом и тебе придется дать отчет о своей жизни. Ты об этом хоть раз думала?

— Оставь меня в покое. Я ничего не боюсь. Меня давно изгнали из прихода, но я остаюсь католичкой. И доверяю Папе Римскому.

— Но Папа не спасает от того, с чем тебе предстоит столкнуться в ином мире.

— Ох, ты опять об этом! Моя вера меня устраивает. Ты думаешь, твоя намного лучше?

Я давно знал все эти ее штучки. Нельзя было позволить врагу втянуть меня в богословские дискуссии. Поэтому я просто предложил:

— Да ладно тебе. Давай помолимся.

— Ты можешь молиться, — ответила она. — А я не знаю, что сказать.

Я обратился к Иисусу и попросил открыть ее сердце, чтобы Он мог ее освободить. Так я молился за нее в течение трех лет. Я боролся за ее душу. Во время наших встреч она часто обрушивала на меня град проклятий, ругалась и богохульствовала. Иногда ее лицо принимало пугающее выражение. А временами она просто не знала, что сказать, и в отчаянии кричала:

— Пошел вон отсюда! Уйди, оставь меня!