2 миллиона километров до любви - [69]

К этому парню я испытывал большую симпатию, поэтому, повинуясь естественному порыву, опять оставил свою тарелку и ушел. Уолле попросил, чтобы я выступил перед церковной общиной и спел под гитару. Эта просьба застала меня немного врасплох, я не собирался солировать, однако согласился из уважения к Уолле. Во время нашего короткого разговора мне хотелось только одного: вернуться в столовую, где все остальные уже наслаждались завтраком. Но что это? Кто-то уже сидит за моим столом и ест мой хлеб с маслом. Ничего себе! Как он посмел? Он что, не видел, что место занято? Но, присмотревшись, я понял, что мой завтрак поглощает не кто иной, как Руди — мой добрый приятель, который действительно не мог заметить, что это чужая тарелка, потому что он слепой. Руди пришел позже остальных и сел на единственное свободное место — то есть на мое. А больше мест не было: Лизи, отвечавшая за кухню, просчиталась и накрыла на двадцать четыре человека, а не на двадцать пять, как было положено. Так что я остался за бортом. Тут я начал понимать, что происходит и к чему была вся эта утренняя суета. Спасибо Иисус, что Ты подал мне знак! Теперь все ясно. Но сегодняшний день мне удастся пережить только с Твоей помощью.

Мне было нелегко. Я несколько раз тяжело сглотнул слюну, ощущая слабость и страх от мысли о голодной смерти. Я нервничал еще и оттого, что через несколько минут мне предстоит выступать в церкви. От голода мои связки не хотели слушаться. Дьявол снова начал свои нападки. Он твердил: «Ты не сможешь петь, не переживешь этот день, тебе надо что-то съесть тайком или хотя бы выпить кружку того самого ароматного какао». Чем больше враг наступал, тем больше я полагался на Святого Духа. Живот сводило, а я повторял слова молитвы. Я Ему доверяю, Он даст мне силы, чтобы я мог выполнить обет.

Сколько же искушений возникло после завтрака! Все оставили на столах кружки с какао, где-то в корзинках лежал хлеб. Я ловил себя на мысли о том, что могу всем этим воспользоваться, ведь меня сейчас никто не увидит… И в то же время я продолжал ждать «сигнала свыше», подтверждающего, что мне разрешено поесть. Знамения не было. Страх, тревога и голод парализовали меня. Тогда я взял гитару и пошел репетировать — ведь скоро мне предстоит петь перед всей общиной.

Голод порождал апатию и мешал мне брать аккорды в полную силу. Но тут появилась Лизи с толстым куском хлеба, намазанным джемом. Она извинилась, что посадила другого человека на мое место за завтраком. Я сглотнул слюну, искренне поблагодарил ее и со смехом произнес:

— Спасибо, может, съем это попозже.

Правда, моя улыбочка при этом была весьма плотоядной, как у львов — традиционных стражей китайских храмов. Лизи ушла. Может, в обед я смогу хотя бы выпить сока? Если Бог позволит. Он, вероятно, не будет против, особенно если учесть, что последний раз я пил накануне. Мы все живем надеждой. Что бы мы без нее делали. Так или иначе, до обеда еще далеко — сначала библейские чтения, а потом церковная служба.

Тут я резко почувствовал дурноту, в желудке ощущалась свинцовая тяжесть, меня снова испугала мысль о необходимости выйти на сцену. Я взял гитару и пошел искать тихое и укромное место для репетиции. Ох, как болят все мышцы! Я совсем ослаб! Может, отказаться от этой затеи? Все равно ничего не получится!

Но я не сдавался, хотя во время всей церковной службы мне приходило много разных мыслей: «Клаус, ты все равно не чист, не идеален. Ну так к чему тебе упорствовать? Тебе и так никогда не хватало уверенности, а сейчас ты еще и выйдешь на сцену обессиленный! Все, кто собрался здесь, — тебе не ровня. Они слишком стары, чтобы слушать твои песни. Им они не понравятся. Да и сил у тебя не хватит — ты не вытянешь. Ведь ты ни на что не годен… Это вообще какая-то секта, и они хотят взять тебя в оборот». Внутренняя борьба длилась почти час, пока я, несчастный и измученный, не преклонил колени в дальнем углу церковного зала и мысленно не прокричал: «Иисус, спаси!» Я надеялся, что пастор забудет обо мне или случится что-то еще, что поможет мне соскочить с крючка. При этом я знал — Бог не оставит меня. Я сказал Ему: «Мне ясно, что я человек недостойный и сам ничего не могу. Но если Ты хочешь, чтобы я пел ради Твоей славы, я это сделаю. Возможно, я потеряю сознание, потому что я слишком слаб, чтобы выступать перед всей конгрегацией. Но я готов даже умереть, Иисус, выполняя Твою волю».

И в тот момент я понял, что победа будет за мной. Мое состояние молниеносно изменилось: мне стало легко и спокойно, чувство голода улетучилось. Поначалу я не мог в это поверить и стал прислушиваться к организму, пытаясь удостовериться, что все прошло и пытка голодом не вернется. Все было в порядке, я чувствовал себя прекрасно. Мне вспомнился давешний эпизод со слепым Руди, и я снова уверовал в то, что меня ведет Господь. Это воодушевляло и радовало. Через несколько секунд объявили мой выход, и, надо сказать, выступление прошло прекрасно.

Но день еще не кончился, и не все сражения были выиграны. После службы меня попросили поехать на машине в Берн (он находится в сорока километрах от Биля), чтобы кое-кого оттуда привезти. Проезжая мимо щитов и вывесок с рекламой кондитерских, пекарен, продовольственных магазинов, я испытывал острое желание остановиться и зайти. Удержаться было непросто. «Зайди и купи что-нибудь. Главное ведь, чтобы ты не умер от голода. Сейчас никто тебя не видит. Ты покинул лагерь и не связан никакими правилами. Ты выполняешь исключительную миссию, поэтому для тебя могут сделать исключение. Клаус, завтра все равно ничего вкусного не подадут, а сегодня ты можешь купить что угодно. Ты даже не выпил сока, как собирался. Ты поспешил в Берн, чтобы привезти Фрица в лагерь. Тебя эксплуатируют. Давай же! Останови машину, у тебя есть право побаловать себя. Они там небось пьют соки!»