2 миллиона километров до любви - [18]

Но где найти смерть — так, чтобы прямо взглянуть ей в глаза? Как именно, в какие моменты мы встречаемся с ее разрушительной энергией? Я вспомнил, как в юном возрасте играл на кладбище и рассматривал трупы в морге. Правда, больше я никак со смертью не соприкасался, личного опыта в этой области мне недоставало.

Все эти мысли роились у меня в голове, когда я сидел в храме Кали перед ее черной статуей. И тут меня посетила одна идея. Живя в Калькутте, я не раз слышал рассказы о матери Терезе. Поначалу она меня нисколько не интересовала. Я знал только, что эта женщина получила Нобелевскую премию мира. Конечно, я понимал, что она христианка. Однако на том этапе я стремился игнорировать все, что связано с христианством. А сидя в храме Кали, я вдруг вспомнил, что мать Тереза вроде бы опекает несколько заведений, которые называют «домами мертвых»^[5]. Это то, что надо! Будто по заказу, один из таких домов располагался в подвальном помещении того самого храма Кали, где я медитировал! Надо узнать, что же эти дома мертвых собой представляют. Сердце бешено забилось, я прервал медитацию и отправился в крипту, навстречу смерти — такой, какая она есть.

«Дом умирающих» – место борьбы со смертью. «Дом» был создан матерью Терезой для бедных тяжелобольных и умирающих людей в трущобах Калькутты (вид снаружи)

По дороге мое воображение стало рисовать яркие картины: стоны умирающих, последние муки агонии. Мне снова стало жутковато. Но надо идти вперед, что еще остается делать? Надо отыскать смерть, иначе я не обрету жизни. Надо победить силы разрушения, а для этого следует, не оборачиваясь, двигаться к намеченной цели.

Я спустился по лестнице. В подвале со сводчатым потолком царил полумрак. Я ожидал увидеть адские муки, но меня поразило, что везде разлит покой. Он был и внешним, и внутренним. Какими словами передать это чувство? Мгновенно стало ясно, что смертному ужасу тут нет места. Мне стало уютно, как дома. Может, это и есть та особая гармония, которой я так жаждал? Я никак не мог взять в толк, что происходит. Все это было очень странно. Несколько мгновений я стоял в сумеречном помещении и ощущал дыхание подлинного бытия. Просто удивительно! Новые чувства так захватили меня, что я даже забыл о цели своего визита.

«Дом умирающих» (вид внутри)

Тут ко мне вышла одна из монахинь, и я спросил ее:

— Где можно найти мать Терезу? Мне нужно у нее кое-что спросить.

— Она сейчас трудится где-то на улицах города.

— Когда я могу с ней встретиться?

— Не знаю, вернется ли она сюда сегодня. Но каждое утро, в пять часов, она бывает по адресу Lower Circular Road, дом номер 35. Там ее и ищите.

Указанный монахиней адрес находился всего в нескольких минутах ходьбы от того места, где я жил, — в районе Park Circus. Так что на следующее утро я туда и отправился.

Меня одолевало любопытство. Мать Тереза была очень известной личностью, и мне представлялось, что она будет похожа на тех многочисленных мудрых учителей, с которыми мне довелось познакомиться. Она, наверное, восседает на высоком троне, и вокруг нее вьется целая свита из монахинь. Им милостиво позволено сидеть у ног наставницы. Вокруг развешаны гирлянды из цветов. Иногда матушка одаривает благосклонной улыбкой кого-то из присутствующих. Это своего рода тайное благословение. Такого рода картины я нередко наблюдал, посещая «выдающихся» индийских мудрецов.

Любопытство и надежда вели меня вперед. Я подошел к дому и открыл дверь. Бабах! Меня ждало потрясение. Какой трон, какие гирлянды? Посреди зала стоял самый простой и прозаичный деревянный стол. За ним вовсе не восседала величественная дама. В помещении было около сотни монахинь. Все были одеты в одинаковые бело-голубые сари и сосредоточенно молились.

Lower Circular Road, 35: Здесь я плакал впервые за двадцать с лишним лет

Я никогда не видел фотографий матери Терезы, поэтому никак не мог выделить ее среди прочих. Мне нужно было дождаться, пока закончится время молитвы. Атмосфера в зале была особенной. Но мое предубеждение против христианства не давало мне расслабиться. Находясь среди молящихся христиан, я чувствовал неловкость. Поэтому стал потихоньку пробираться к выходу.

В этот момент маленькая сгорбленная монашка подошла ко мне и протянула молитвенник, чтобы мы могли вместе с ней обратиться к Богу.

«А вот тут ты ошиблась, — подумал я. — Я с вами, христианами, иметь дело не хочу. И не нужно мне ваше благочестие». Однако книга случайно распахнулась на какой-то странице, и мой взгляд невольно выхватил несколько слов. Это была молитва святого Франциска Ассизского. Она неожиданно пришлась мне по сердцу. Но это было только начало. На этом сюрпризы не закончились.

Я уже рассказывал, как в совсем юном возрасте поклялся, что всегда буду тверд, как скала, и никогда не пророню ни слезинки. Как бы меня ни били, как бы ни унижали, я не давал волю чувствам. Клаус не плакал, чтобы ни в коем случае не дать взрослым почувствовать свое превосходство. Прошло двадцать пять лет, и клятва была нарушена: стоило мне прочитать всего несколько предложений из молитвенника, как нижняя губа у меня затряслась, дыхание стало прерывистым. Внутри меня зрело что-то, что должно было вот-вот взорваться. Что же это такое? Так можно разом перечеркнуть все те годы, когда я был суров, как кремень. Я чувствовал себя уязвимым, как лист, который уносит прочь ураганный ветер. И тут впервые за много лет я разрыдался!