198 басен дедушки Крылова - [19]

   Злой тоской удручена,

   К Муравью ползет она:

   «Не оставь меня, кум милой!

   Дай ты мне собраться с силой

   И до вешних только дней

   Прокорми и обогрей!»

   «Кумушка, мне странно это:

   Да работала ль ты в лето?» —

   Говорит ей Муравей.

   «До того ль, голубчик, было?

   В мягких муравах у нас

   Песни, резвость всякий час,

   Так, что голову вскружило».

   «А, так ты…» – «Я без души

   Лето целое всё пела».

   «Ты всё пела? это дело:

   Так поди же, попляши!»

«Стрекоза и Муравей». Рисунок Н. Денисова. 1898

«Стрекоза и Муравей». Басня опубликована в журнале «Драматический вестник» в 1808 г. О времени написания данных нет. Текст окончательно установлен в издании 1815 г.

Басня самим автором была отнесена к числу «переводов или подражаний». Она представляет собой переработку басни Лафонтена «Кузнечик и муравей», в свою очередь обращавшемуся к одноименной басне Эзопа. До Крылова в России этот сюжет разрабатывали Сумароков, Хемницер (у обоих – «Стрекоза») и анонимные авторы в журнале «Прохладные часы» (1793 г.).

«Стрекоза и Муравей» – единственная басня Крылова, написанная размером хорея, то есть двусложными стопами с ударением в первом слоге. Остальные его басни написаны ямбом, то есть также двусложными стопами, но с ударением на втором слоге.

В басне выражена мысль, что человеку следует трудиться и заботиться о своем будущем, а не предаваться одним удовольствиям и наслаждениям.

Катит – быстро приближается.

Помертвело поле – на поле не осталось ничего живого: ни растений, ни животных.

Стол и дом – пища и приют.

Удручена – измучена.

Вешние – весенние.

Мурава – густая сочная трава на корню.

Голову вскружило – потеряла рассудительность.

Без души – не помня себя от восторга.

XIII Лжец

      Из дальних странствий возвратясь,

Какой-то дворянин (а может быть, и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,

      Расхвастался о том, где он бывал,

И к былям небылиц без счету прилагал.

            «Нет, – говорит, – чтó я видал,

      Того уж не увижу боле.

            Чтó здесь у вас за край?

      То холодно, то очень жарко,

То солнце спрячется, то светит слишком ярко.

            Вот там-то прямо рай!

      И вспомнишь, так душе отрада!

      Ни шуб, ни свеч совсем не надо:

      Не знаешь век, чтó есть ночная тень,

И круглый божий год всё видишь майский день.

      Никто там ни садит, ни сеет:

А если б посмотрел, чтó там растет и зреет!

Вот в Риме, например, я видел огурец:

            Ах, мой творец!

      И по сию не вспомнюсь пору!

      Поверишь ли? ну, право, был он с гору».

«Чтó за диковина! – приятель отвечал. —

На свете чудеса рассеяны повсюду;

      Да не везде их всякий примечал.

Мы сами вот теперь подходим к чуду,

Какого ты нигде, конечно, не встречал,

            И я в том спорить буду.

      Вон, видишь ли через реку тот мост,

Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,

            А свойство чудное имеет:

Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет:

            До половины не дойдет —

            Провалится и в воду упадет;

            Но кто не лжет,

Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».

            «А какова у вас река?»

            «Да не мелка.

Так, видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!

Хоть римский огурец велик, нет спору в том,

Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?»

«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».

            «Поверить трудно!

            Однако ж как ни чудно,

А всё чудён и мост, по коем мы пойдем,

      Что он Лжеца никак не подымает;

            И нынешней еще весной

С него обрушились (весь город это знает)

            Два журналиста, да портной.

Бесспорно, огурец и с дом величиной

Диковинка, коль это справедливо».

            «Ну, не такое еще диво;

            Ведь надо знать, как вещи есть:

      Не думай, что везде по-нашему хоромы;

            Чтó там за домы:

      В один двоим за нужду влезть,

            И то ни стать, ни сесть!»

            «Пусть так, но всё признаться должно,

      Что огурец не грех за диво счесть,

            В котором двум усесться можно.

            Однако ж, мост-ат наш каков,

Что лгун не сделает на нем пяти шагов,

            Как тотчас в воду!

      Хоть римский твой и чуден огурец…»

«Послушай-ка, – тут перервал мой Лжец, —

Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».

«Лжец». Рисунок А. Сапожникова. 1834

«Лжец». Басня опубликована в журнале «Чтение в Беседе любителей русского слова» в 1812 г. Данных о времени написание нет. Текст окончательно установлен в издании 1840 г.

Басня с подобным содержанием есть у немецкого баснописца Геллерта. В русской литературе похожую тему до Крылова разрабатывали Сумароков («Хвастун», «Господин-лжец»), Хемницер («Лжец») и В. Левшин («Лгун»).

Предположительно, поводом для сочинения басни послужил случай в Английском клубе Петербурга. Приезжий помещик, любивший приврать, рассказывал о стерлядях, которых ловят на Волге. Преувеличивая их длину, он уверял: «Раз перед самым моим домом мои люди вытащили стерлядь. Вы не поверите, но уверяю вас, длина ее вот отсюда до…» Помещик, не договаривая фразы, протянул руку с одного конца длинного стола по направлению к другому, где сидел Крылов, который, схватившись за стул, сказал: «Позвольте, я отодвинусь, чтобы пропустить вашу стерлядь».